Итак, инкорпорация, в практических целях применявшаяся с времен незапамятных, всегда наталкивалась на сопротивление фактора, лежащего за пределами сознания и самосознания, в области ощущений, которые, как известно, отражают явления природы, не всегда правильно интерпретируемые аппаратом сознания. Как бы ни сложна была проблема, теперь можно сделать заключение: этнический феномен материален, он существует вне и помимо нашего сознания, хотя и локализуется в деятельности нашей сомы и высшей нервной деятельности. Он проявляется в оттенках характера, деятельности людей и относится к этнопсихологии. Последнюю не следует смешивать с социальной психологией, стремящейся «объяснить то, что делают люди, путем исследования… пяти функциональных единиц: действие, значение, роль личности и группа» [213, с. 28]. Социальная группа – это группа, которая «состоит из людей, действующих совместно как единое целое», т. е. люди «рассматриваются как участники какого-то рода действия» [там же, с. 32]. Таковы, например… участники футбольного матча или «суда Линча». Пусть так, но ведь это не этнос! И там же отмечено, что «европейские интеллигенты, переселившиеся в Америку… часто лучше, чем американцы, знали ее историю, законы и обычаи. Однако эти люди обладали „знаниями” американской жизни, но не „знакомством” с ней. Они были не способны понять много такого, что любой ребенок, выросший в США, чувствует интуитивно» [213, с. 42]. Вместе с тем (и это характерно) одни люди могли прижиться в Америке, а другие рвались назад, несмотря на то что хорошо зарабатывали. Это прекрасно описал В. Г. Короленко в повести «Без языка».
Видимо, существуют разные степени этнической совместимости. При одних инкорпорация легка, при других – трудна, при третьих – невозможна. В чем причина столь странного феномена?
Этносы существовали всегда, после того как на Земле появился неоантроп. И способ их существования, как показывает история человечества, один и тот же: зарождение, расширение, сокращение степени активности и либо распад, либо переход к равновесию со средой. Это типичный инерционный процесс системы, обменивающейся со средой информацией и энтропией всегда особым, неповторимым образом, можно сказать – в оригинальном ритме. Именно это обстоятельство ограничивает инкорпорацию. Чтобы стать подлинно «своим», надо включиться в процесс, т. е. унаследовать традицию и идеалы этноса, а это возможно только в младенчестве и при условии, что инкорпорируемый не воспитывался своими истинными родителями. Во всех иных случаях инкорпорация превращается в этнический контакт.
Разница между равновесием и развитием
Теперь поставим вопрос: в чем разница между этносами-изолятами и этносами, развивающимися бурно? В системах реликтовых этносов нет борьбы между членами этноса, а если и случается соперничество, то оно не влечет гибель проигравшего. Преследуются только нововведения, которых, как правило, не хочет никто. Но если так, то естественный отбор, один из факторов эволюции, затухает. Остается этноландшафтное равновесие, на фоне которого возможен только социальный прогресс или регресс. Но в сложных и трудных условиях реадаптации и смены стереотипа поведения естественный отбор возникает снова, и сформированная им популяция либо погибает, либо становится новым этносом.
Таким образом, первичной классификацией этносов (в плане их становления) является деление на два разряда, резко отличающихся друг от друга по ряду признаков (см. табл. 1 на с. 137).
Предлагаемое деление основано на принципе, отличном от применявшихся до сих пор: антропологического, лингвистического, социального и историко-культурного. Отмеченные в таблице 12 признаков различия
[18]
инвариантны для всех эпох и территорий. Как в классовом обществе могут существовать персистентные этносы, так и при родовом строе происходят перегруппировки особей, благодаря чему возникают новые племенные союзы или военно-демократические объединения. Примерами первого варианта могут служить застарелые рабовладельческие отношения в Аравии среди бедуинских племен, в Западной Африке: в Бенине, Дагомее и т. п., у тлинкитов Северо-Западной Америки и у горцев Кавказа, до XIX в. имевших грузинских рабынь и рабов. Застывшие феодальные отношения наблюдались в XIX в. в Тибете, Западном и Северо-Восточном; горном Дагестане, у якутов и у малайцев. И наоборот, ирокезский союз, возникший в XV в., – яркий пример создания нового этноса в условиях доклассового общества. Тот же процесс имел место в родовой державе Хунну – III в. до н. э., и военно-демократическом тюркском «Вечном Эле» – VI–VIII вв. н. э. Кельты I тыс. до н. э. бесспорно составляли этническую целостность, имея клановую систему общественных взаимоотношений.
Количество примеров можно увеличить, но достаточно и приведенных. Всякое деление материала при классификации условно, но именно поэтому оно конструктивно, поскольку определяется задачей, поставленной исследователем. Наша цель – установить место этнического становления в многообразии наблюдаемых явлений. И что же? Оказывается, возникновение этноса – редкий случай на фоне общего этноландшафтного равновесия, которое не может рассматриваться как «отсталость» или «застой», проистекающие якобы из неполноценности тех или иных народов. Все современные «застойные» этносы некогда развивались, а те, которые развиваются теперь, если не исчезнут, то станут «стабильными» когда-нибудь потом.
Таблица 1
Признаки различия персистентного и динамического состояния этноса
Этногенез и естественный отбор
Из приведенных выше описаний феномена этноса как следствие вытекает, что социальные процессы различны по своей природе. Совпадения между общественными и этническими ритмами случайны, хотя именно они бросаются в глаза при поверхностном наблюдении, так как интерференция при совпадении по фазе усиливает эффект. Возникшую проблему следует сформулировать так: откуда берутся силы, создающие этносы? Такие силы должны быть, ибо если их не было, то энтропия, определяемая естественным отбором, давным-давно, еще в эпоху палеолита, сгладила бы все этнические различия и превратила многообразие человечества в единую безликую антропосферу.
Принято считать, что естественный отбор всегда должен вести к выживанию особей, более приспособленных к борьбе за существование. Однако Дж. Б. С. Холден отмечает, что это правильно для редкого и разбросанного вида, вынужденного защищать себя от других видов и неорганической природы. Но как только население становится плотным, отдельные представители вида вступают в соперничество друг с другом. Если даже отдельные особи оказываются победителями, сама борьба биологически вредна для вида. Например, развитие громадных рогов и игл у самцов помогает им одерживать личные победы, но часто бывает началом исчезновения вида [206, с. 71 и след.].