Так сомкнулись две нити повествования: историко-географическая и этнологическая, причем первая подтвердила правильность второй.
Место исторической географии в востоковедных исследованиях
[298]
О значении географических условий, например рельефа для военной истории, говорилось давно. Еще в XVIII в. один из первых русских историков Иван Никитич Болтин сделал замечание: «У историка, не имеющего в руках географии, встречается претыкание»
[299]
. Однако ныне история ставит куда более глубокие задачи, и география отошла от простого описания диковинок нашей планеты и обрела возможности, которые нашим предкам были недоступны.
В наше время вопрос стоит иначе, чем в XVIII–XIX вв.: не только «Как влияет географическая среда на людей?», но и «В какой степени сами люди являются составной частью той оболочки Земли, которая сейчас именуется биосферой?»
[300]
.
Диалектический материализм различает несколько взаимосвязанных форм движения материи, как то: физическую, химическую, биологическую и общественную
[301]
.
История человечества, как чуткий прибор, фиксирует эти формы движения и позволяет разобраться в характере их взаимодействия.
Смена общественно-экономических формаций идет то более, то менее быстро, но последовательно. Однако она не охватывает тех воздействий на человечество, которые связаны с проявлениями физико-химических и биологических процессов. Человечество с момента своего становления было тесно связано с окружающей природой, черпая из нее средства существования. Приспособляясь к различным ландшафтам: тропическому лесу, сухой степи, тундре и т. д., люди вырабатывали систему навыков и обычаев, что повлекло разделение человечества как вида на разнообразные коллективы, которые называются этносами. Этническое размежевание человечества продолжается и поныне, очевидно являясь формой существования вида Homo sapiens. Оно называется этногенезом и является феноменом, пограничным между общественной и прочими природными формами движения материи.
В самом деле, люди (и каждый человек в отдельности) являются не только членами общества, но и твердыми телами, т. е. подвержены закону тяготения; организмами, со всеми биологическими функциями; млекопитающими хищниками, входящими в биоценоз населяемого ими ландшафта: наконец, членами этноса (племени, нации, народности и т. п.). Как таковые они подвержены воздействиям то силы земного притяжения, то разных инфекций, то голода или изобилия из-за изменения вмещающего ландшафта и, наконец, процессов этногенеза, которые не всегда совпадают с общественными процессами, а идут своими ритмами.
В аспекте исторической географии этносами называются коллективы людей, противопоставляющих себя всем остальным, например: китайцы и варвары, арабы-мусульмане времен первых халифов и «неверные», и т. д. Зарождаясь в условиях какого-либо ландшафта, этносы распространяются иногда по всей земле, но это связано с их исторической судьбой, определяемой не только ритмами этногенеза, но и в не меньшей степени глобальным общественным развитием человечества. Таким образом, проблема этногенеза лежит на рубеже наук естественных и гуманитарных
[302]
.
Непосредственно на человеческий организм и на любой человеческий коллектив влияет не просто Земля, а определенный ландшафт. С другой стороны, люди за историческую эпоху видоизменили почти всю поверхность суши, но египтяне, монголы, арауканы и шведы делали это настолько по-разному, что конструктивнее рассматривать влияние этносов на природу, нежели человечества в целом. Поэтому можно рассматривать природу как многообразие ландшафтов, человечество – как мозаику этносов, а их взаимодействие и его результаты – как этногеографию и палеогеографию исторического периода. Для нашей проблемы в очерченном круге вопросов важны две темы, которые мы разберем поочередно: 1) постоянное воздействие ландшафта на этнос и 2) варианты воздействия этноса на ландшафт.
На важность затронутой нами темы указал Н. И. Конрад в книге «Запад и Восток» (М., 1968), отметивший наличие исторических процессов, свойственных любым разновидностям человечества. Если прежде задачей востоковедения было выявление локальных форм внеевропейских культур, то теперь мы вправе ставить вопрос об интерпретации глобальных закономерностей и освоении способов (методики) их исследования. Достичь этой цели можно несколькими способами, в том числе путем применения исторической географии к востоковедным дисциплинам.
Отметим отличие нашего подхода от «географического детерминизма», истолковывающего все явления истории культуры, этнического характера и даже хода политических событий как воздействие географической среды на общество.
Л. С. Берг сформулировал соотношение вида и его географического окружения так: «Географический ландшафт воздействует на организмы принудительно, заставляя все особи варьироваться в определенном направлении, насколько это допускает организация вида. Тундра, лес, степь, пустыня, горы, водная среда, жизнь на островах и т. д. – все это накладывает особый отпечаток на организмы. Те виды, которые не в состоянии приспособиться, должны переселиться в другой географический ландшафт или – вымереть»
[303]
. Это положение равным образом относится к этносам, которые непосредственно и тесно связаны с природой через свою хозяйственную деятельность. Этнос приспособляется к определенному ландшафту в момент своего сложения, а приспособившись, при переселении и расселении, ищет себе область, соответствующую его привычкам. Так, угры расселились по лесам; тюрки и монголы – по степям; русские, осваивая Сибирь, заселяли лесостепную полосу и берега рек: англичане колонизировали земли с умеренным климатом, а арабы и испанцы – с жарким. Исключения из правила встречаются, но только в пределах законного допуска. Характер культуры складывающейся народности определяется вмещающим ландшафтом через его экономические возможности.
Большинство племен и народностей древности и средневековья приспосабливались к ландшафту, не пытаясь его изменить. Таковы все охотники, рыболовы, скотоводы и собиратели, а также часть земледельческих племен, не применяющих искусственного орошения. Исключение составляют народы, практиковавшие интенсивное земледелие: египтяне, шумеры, древние иранцы и китайцы. Они приспосабливали ландшафт к своим потребностям и подчас нарушали даже течение ветров. Так, развитие земледелия в Китае привело к уничтожению лесов в долине р. Хуанхэ, и к IV в. до н. э. сухие центральноазиатские ветры занесли лессом мелкие речки и гумусный слой в Шэньси. Леса на среднем течении Хуанхэ задерживали ветры, несшие песок из пустыни Хэси (западнее хребта Алашань). После уничтожения лесов человеком песок стал достигать областей Центрального Китая. Изобретение железной лопаты позволило в III в. до н. э. выкопать оросительные каналы из р. Цзинхэ, но река углубляла свое русло, и каналы высыхали. Борьба за воду кончилась победой ветра – работы по поддержанию оросительной системы прекратились в XVIII в.
[304]
Зато кяризы в долине Тарима, построенные древними иранцами, дали жизнь многим оазисам. Созданный ландшафт влияет на этнос, так же как и естественный.