Варвара, остолбенев, смотрела, как пустеют миски.
Бородач понюхал самогонку, налил и поднес уполномоченному:
– Хлеба у их нету, а самогонка пожалста…
– С бураку она, не с жита, – заметил бородач. – Орёлик, подбрось огурца…
Третий был румяный парнишка с пушистыми девичьими ресницами.
– Давыд Лукич, чего ты робеешь? – не выдержала Варвара. – Ступай покушай, покуда они все не подмели.
Все трое, как по команде, перестав жевать, обернулись к Лебеде, застывшему у печки.
– Кто таков? Покажь документ…
– Гляди не подавися, – насмешливо сказала уполномоченному Варвара. – Сосед до меня пришедши. Али запрещёно?
Покосившись на Лебеду, он ловко подхватил ртом горсть капусты.
– Сдай чего положено, блядовать после будешь. Сосед он али кто, пущай котится до своей хаты… Короче, с твово двора пять пудов хлеба, картошки три пуда и полсотни яиц.
Лебеда помедлил у порога и, оглянувшись на Варвару, вышел.
– Яичек соберу сколь есть да куль картошек, – сказала она. – А хлебушка у самих давно нету…
– Попу в бороду плакайся… – Уполномоченный разливал самогонку. – Не сдашь добром – будет тебе обыск и конфискация скотины. Да за варку самогона штраф…
Бородач на корточках подбирал грибы с полу.
– Глянь, опёнки с маслом наземь кидають! Им бы наш паёк, гадам…
В сарае парнишка разворошил сено и разглядывал землю, искал следы лопаты.
– Разорять-то зачем? – не утерпела Варвара. – Ох вы, дармоеды…
Уполномоченный Бодунок стоял посереди двора, уставясь вверх – под стропилами риги лазил бородач. Он спрыгнул, покачал головой:
– Пусто…
– Она думает, обдурила нас, как лопоухих баранов… А я по роже кулацкой чую – хлеб у ей есть! Тащи корову…
Когда Пеструху вывели из сарая, Варвара не выдержала и с криком вцепилась в бородача. Он ударил ее, она полетела в снег.
На кладбище за церковью ревет реквизированная скотина. Бабы облепили ограду, ругаются и плачут.
– Кобыла вон поросеночкя зашибла! – кричит баба продармейцу. – Тебе, обормота, глядеть за ими приставили, а ты ворон считаешь… Шугани кобылу-то!
– Куды ж ты их гоняешь, дурень! – говорит другая. – Сенца бы принес, ты накорми, а после гоняй…
Варвара не сводила глаз со своей коровы. Раскорячась и свесив голову книзу, оробевшая Пеструха косилась на оравших у нее под ногами гусей.
Пегий бычок-трехлеток носится среди могильных крестов, наводя страх на свиней и кур, то застывает как вкопанный, то бросается на ближайшую корову, лезет ей на спину.
– Матрена, уйми свово! – смеялись бабы.
– Вишь, приспичило ему, чорту, – улыбаясь, ворчала Матрена.
К калитке протиснулась запыхавшаяся баба в сопровождении бойца.
– Картошку сдала?
– Все как есть, истинный крест, кушайте на здоровье, сыночки…
Часовой слюнил карандаш, отмечал в бумажке:
– Которая твоя?
– У мине ишо кабанчик арестованный…
Ей выводят корову к воротам, ловят кабанчика. Бабы провожают ее завистливыми взглядами.
– А моя-то Рогулька… Не могу, серца обрывается! – всхлипывая, сморкается в юбку Крячиха.
Мимо прошел боец, она закричала ему:
– Хуч курей отдай, зараза!..
На площади стоят несколько саней, горят костры. Продармейцы греются у огня, кормят лошадей, грузят кули с хлебом. Бабы и старики, окружив продагента, говорят все разом, хватают его за грудки:
– Допреж вас ишо приходили и брали все, что плохо лежить и хорошо лежить, без разбору! – брызгая слюной, кричит ему в лицо старуха. – Только пили да проказничали, девок понапортили!
– Мы к вам за хлебом не ездиим, и вы к нам не лезьте, не то костей ваших не найдуть!
– Чего мелешь, ведьма? – осаживая лошадь, зычно говорит подъехавший командир. – Которые будут контру пущать – с собой до чеки прокатим…
– В губернии неурожай, это факт известный, – с горячностью вступает продагент. – Но в Нижнем – голод, в Петрограде рабочий стоит у станка не евши, голодают дети…
– А наши? Ай мы не люди?
– При Николае чего-чего не было, мужик на базар поедеть, всего накупить, и бабам ситцев, и ребятам кренделей, а ноне сунься! Ни карасину, ни железного товару…
– Уходите с наших местов, вы – бандиты, – сиплым басом говорит дед Лыков, и бабы притихают. – От вас спокою нету, один разбой, шляетесь по нашей земле, на наше добро заритесь…
– Распоясался… – Усмехаясь, командир кивает на деда. – Не боится, старый хрен…
– Крестьяны – главные хозяева на земле, – упрямо хрипит старик. – Революцию исделали для крестьянства, а теперя вышла измена…
У весов вспыхнула драка, мужики набросились на учетчика.
– Чего там еще? – спрашивает командир.
Рябой, худой мужичонка с оспинами на лице отряхивает шапку от снега.
– Куражится, стервец… – бурчит он. – Не примаеть.
– Потому – не велено! Нешто энто картопля? Чистый горох!
На ладони учетчика – горсть мелкой, как орех, картошки. Командир холодно щурится.
– Вам русским языком сказано было – за картошку мельче куриного яйца чего положено? Орлов, к стенке его!
Все с азартом следят за Рябым, который ловко уворачивается от наседающих бойцов.
– Погодите, ребяты, вы чего?.. – бормочет он трясущимися губами, хватаясь за дуло винтовки.
Прогремел выстрел, за ним еще один. Рябой ойкнул и стал заваливаться на бок. Толпа невольно отпрянула.
– Вы кого обмануть хочете, косопузые? – Командир обращается к старикам. – Народную властю?
На усадьбе Лебеды, захлебываясь в лае, рвется с цепи тощий кобелек.
Под корявой яблоней на лавке белела заголенная спина, продармеец с цигаркой в зубах сидел на шее лежащего, другой на его валенках, и еще двое в лад, как на молотьбе, стегали его плетьми. Рыжий матрос ходил по снегу враскачку.
– Ну-ка, дай ему, братишки, десяток горячих, авось в память придет.
– Скройтеся, бесстыжие, нечего вам глядеть, как батьку парють, – велела Трынка погодкам. – Мамаша, ступайте в избу!
Девки поплелись в избу следом за старухой. И прилипли к окошку.
У забора матрос разговаривал с Игнахой Слизнем, соседом Лебеды. Он знаком остановил порку:
– Погоди, братва…
Двое с плетками выпрямились, отдуваясь, один полез за кисетом. Тот, что был спиной, обернулся, утирая мокрое лицо. Варвара узнала Малафея. И он, увидев ее, засмеялся: