Мост через бездну. Книга 1. Комментарий к античности - читать онлайн книгу. Автор: Паола Волкова cтр.№ 29

Не ведая своего греха (убийство отца, инцест с матерью), своего прошлого, он сам стал причиной мора и бед. Как-то не хочется окружающим, чтобы он узнал правду. Но Эдип-царь дознался до виновного, до корня зла. Он причина всех бед. Эдип ослепляет себя и уходит в изгнание. Поводырем, разделившим его участь, стала Антигона, дочь Эдипа.

Роковая судьба Эдипа, его семьи и страны обращена к зрителям возможностью для любого человека. Плакать трагическими слезами – значит размышлять о себе. Бедный Эдип совершил ужасное преступление, пусть и в неведении. Он нарушил закон природы, закон Вселенной, высший закон, существующий вне нас, вне нашего ведения. Его самоослепление – не просто акт физического действия, но диалога, обращенного в себя к самопознанию. Отверзанию очей души и совести. Уместно вспомнить историю апостола Павла, ослепленного Учителем по пути в Дамаск, и его прозрение. Апостол Павел был Савлом, иудеем и гражданином Рима. Савл яростно преследовал «инакомыслящих» своего времени – христиан. Слепота души и есть слепота зрения. Мы видим не истинно, не проницательно. Ослепление Савла открыло свет в его душе, его разум просветлился и, прозрев, он стал Павлом и никогда уже не вернулся к «Савлу», ложному заблуждению о себе. В настоящем доказано, что евангелические Послания апостола Павла – документы подлинные.

Софокл дважды обращался к истории Эдипа. В 70 лет он пишет «Эдип-царь». В 90 – «Эдип в Колоне». Эдип вершит суд над собой, а не над своим народом. Он восстанавливает нарушенную человеком гармонию, экологию, равновесие. Он репрессирует себя самого, а не окружающих. Репрессии в отношении окружающих расшатывают законы бытия, которые определены не нами.

Боги античности недобры. Часто они вызывают недоумение и ведут себя кое-как. Труба судьбы играет тему Рока. Тайна Вселенной ворожит и над головами богов.

Мужество Эдипа, мужская ответственность в совершении поступка делают его свободным человеком. Он своей рукой совершил поступок свободного человека. «Столь велико мое страдание, что никто из людей не в силах выражать их бремя – никто, кроме меня», – говорит Эдип.

Деревня Колона, где умирает Эдип, – родина Софокла. Именно в эту деревню пришел волей судьбы умирать несчастный царь. Здесь он преодолевает то расстояние, которое его, смертного, отверженного, лишенного дома и крова, приобщает к бессмертию героев. Свобода и бессмертие декларациями не достигаются. Такой цельности сознания и понятия того, что за человека в себе надо бороться каждому, и ответ держит каждый, и не может никто из смертных отпустить твои грехи. Не будем же удивляться вечному возвращению античности, постоянному перечитыванию греков, неутомимости театральных усилий. Может быть, не стоит сравнивать историческую трагедию Пушкина о царе Борисе с античным экзистенциализмом, но мы, зрители и читатели, понимаем, что происхождение Смуты и междуусобицы Пушкин понимает как Борисов грех – убийство царевича, законного наследника, в Угличе. Борис был хорошим правителем, добрым, любящим человеком. Но он нарушил закон, не им данный. Вот и результат налицо. А «Отрепьевы» – Гришки, Мишки, Ивашки – найдутся всегда. Но не они порождают Смуту. Смута плодит отрепье. Мы не пишем о многочисленных сложных версификациях самого сюжета. В предисловии к «Антигоне» французский писатель XX века Жорж Ануй написал, что трагедия от драмы отличается «белизной», т. е. чистотой и необратимостью. Один из лучших философов XX века Томас Манн писал о грехе и милосердии, о борьбе за человека в себе. Это роман «Избранник». Томас Манн, как он называет себя сам, «художник позднего времени». Его герой – эхо дальнего архетипа, тенью-Эдипом он прошел два с половиной тысячелетия. Но усилия преображения в пути к человеку все те же.

В античном театре двойственная, сложная роль отводится женщине.

Чего бояться смертным. Мы во власти

У случая, предвиденья мы чужды.

Жить следует беспечно – кто как может…

И с матерью супружества не бойся:

Во сне нередко видят люди, будто

Спят с матерью, но эти сны – пустое.

Потом опять живется беззаботно.

Это из монолога Исмены – жены-матери Эдипа, бабушки своих детей. Исмена, Антигона, Федра, Медея неистовы в чувствах любви, мести, долга (как они его понимают). Их неистовость разрушительна. Жена-чрево, непознаваемость, неотвратимость. Антигону в ее несгибаемой неистовости борьбы с Креонтом толкает не только любовь, но и древний обычай предков. Она должна похоронить своего брата Полиника. Противостояние Антигоны и Креонта кончается большой кровью. Пронзает себя мечом Гемон, убивает себя Эвридика (жена Креонта и мать Гемона). Креонт теряет всех, кого любил. Нас до сих пор волнует суть противостояния главы правительства законника Креонта и любящей своего брата, чтущей законы предков Антигоны.

И как бы ни ускользали от нас детали и факты их жизни и истории – то, что волновало тогда, волнует и сегодня. Так же, как и они две с половиной тысячи лет тому назад, мы бесконечно боремся за цельность в себе. Думается, античный театр по значению своему равен Олимпиадам. Публичностью равен, но по сути – театр важнее.

Общее, зрительское, хоровое включение в конфликт трагедии, построенной часто как детективное расследование, интрига делают сценическое действие всегда захватывающим и напряженным. Мы не только зрители, мы участники. В отличие от театральной драматургии искусства, скульптуры на аллее победителей на стадионах всегда внеконфликтны, положительны. Главный герой скульптуры – мужчина, и это естественно: он воин и олимпиец.

В драматургии, где действие конфликтно, узел трагедии, да и комедии тоже, завязан женщиной. Хочется еще вспомнить Ифигению, дочь Агамемнона и Клетемнестры. Артемида пророчеством определила связь между Троянской войной и Ифигенией. Чтобы флот ахейцев мог покинуть Авлиду и двинуться к берегам Трои, Агамемнон должен принести в жертву Ифигению. Узнав о пророчестве богини, Ифигения добровольно идет на жертву ради победы своего народа. В последнюю минуту на жертвенном камне оказывается лань Артемиды, а Ифигения – в Тавриде, куда ее принесла богиня. Какой великий пример служения богу и отечеству. И разве этот исторический сюжет не имеет судьбы вечного возвращения от жертвоприношения Авраама до великих героинь мировой истории. Правда, в библейской притче о жертвоприношении Авраама жертвы закланья ведут себя по-разному. И все же это не меняет существа драматургии, определенной высокой этикой античного сознания. Поступки человека должны соответствовать высшей гармонии. Вот сила, выталкивающая нас до сих пор из хтонических бездн.

Античность, впервые создавшая современные виды искусства в гражданском обществе, тонко чувствовала разницу между возможностями слова и чистым изображением, драматургией, в основе которой конфликт, и монументальным искусством, в основе которого – утверждение.

Фронтоны и фризы храмов, жертвенники, герои-победители, изображения богов всегда только возвышенны и совершенны. Они приходят к нам, увы, полуразрушенными, «цитатой из цитаты», т. е. фрагментом фрагмента утраченной композиции, но чаще в копиях. Хорошо, когда в эллинистических или римских. Любой подлинный фрагмент – редкое чудо и трудно поддается описанию словом. Греческая скульптура – зрительно-драматургический, зрительно-чувственный текст. Слово объясняет лишь твои эмоции, сам предмет искусства всегда больше. Вот почему описывать произведения изобразительного искусства практически невозможно. Тем более что подлинных произведений греческой скульптуры единично мало.