Мост через Бездну. Книга 2. В пространстве христианской культуры - читать онлайн книгу. Автор: Паола Волкова cтр.№ 35

Страница

Они артикулировали свой мир как мир цеховой, потому что все раздроблено, государства нет. Главный центр обмена валюты находился в Шампани: там была ярмарка, и все ехали туда. Мир объединяла торговля, это была база, на которой все стояло. И была великая идеология: мы над всеми. Была власть крестоносцев. А кто они такие, если смотреть на них взглядом сегодняшним? Мафия. Они все были миллионерами. Они были Соединенными Штатами Европы. У них в руках были все деньги. Они создали свой особый христианский мир. И это продолжалось до тех пор, пока Филипп IV не пожег их на костре, на свою голову. Он был жадный и глупый недоучка, а они взошли на верх и сказали: «Вам не дожить до конца года».

Скажем несколько слов о наговоре на тамплиеров. Мы должны становиться умнее. Наша история должна нас чему-то научить. Если нам нужно людей уничтожить, мы о них можем сказать все что угодно и оболгать их так, как нам это надо. Тамплиеры говорили, что они зад друг другу целовали, и мы им верим. Это такая сторона нашей психики, очень сильная и живучая. Культура эпохи Возрождения – это культура именных гениев, а культура предшествующая – культура анонимных гениев. Она абсолютно гениальна. Там, где тайна, сильно нарастает подводная часть. А нам надо заниматься надводной.

Исследование древнейших скальных росписей производит грандиозное впечатление. Кто это мог сделать? Фрески этих животных сделаны так, что вы смотрите на оленей, быков и одновременно видите и скульптуру, и живопись. Только в качестве объема использовалась фактура стены: чтобы нарисовать тело животного, нужно было сначала выискать нужные объемы в стене. И все эти росписи представляют собой необыкновенное соединение скульптуры естественного рельефа с живописью или живописными контурами. Да еще и цветные рисунки попадаются. Какими красками их делали? Неизвестно. Вероятно, это были какие-то пасты. Поэтому это залезание в глубь времен, к истоку может носить характер констатации. Мы можем только констатировать, но мы не можем анализировать. И мы не можем работать с этим материалом. Он не поддается анализу, и ни на один вопрос нет ответа, только возможность описать факт и где-то, весьма примерно, установить время. Так было, когда нашли фрески с изображением марсиан: сначала перепугались, а потом сказали, что это подделка. Но кто и когда это подделал? Ответа нет. Поэтому существует табуированная зона в искусстве.

Мы так рады, что у нас есть Интернет, и нам кажется, что мы держим Господа Бога за бороду. Ерунда! Это борода держит нас. Мы не можем ответить практически ни на один вопрос. Наша возможность о чем-то судить условно начинается с античности. Лучше всего с нее начинать. Хотя, конечно, она начинается значительно раньше – в древнекитайской культуре. Там мы хотя бы ее видим и можем проследить черты военной, общественной и художественной истории. Но вы никогда не можете соединиться с тем, что не имеет текста или контекста. Герасимов сказал: «Вот, это есть. И алтайский человек был».

После войны некий профессор Маттео устроил выставку. Каталог этой выставки находится в Ленинской библиотеке, это раритетная вещь. Там была представлена коллекция странных камней, собранная перед войной – тогда, когда занимались росписями в пещере Альтамира. Представьте себе камень – просто камень, как стена. Вы на него смотрите, а на нем изображена кошка. Можно сказать, что это игра природы, однако у кошки инкрустированные зеленые глаза. А рядом с ней то ли волк, то ли собака и человек. Обычный человек, не косой, не кривой – самый обыкновенный. И таких камней было много. Была выдвинута гипотеза, что собственно человек в том круге понятий, который у нас сейчас существует, начинается с того момента, когда он и его сознание отстраняются от природы.

Когда он говорит: «Это Я, а это не Я, это кошка». А пока он говорит: «Это Я, и дерево тоже Я», он не может осознать, что «это не Я, а это Я», и поэтому он не может ничего изобразить. Потому что все искусство есть осознание. Это не только осознание типа «мне нужна крыша над головой и одежда», это осознание «кто есть я в мире, в котором живу». В этот момент сознание расчленяется и превращается из интеграционного в дифференцированное. Все, что мы знаем и помним, – это все есть только одна область – область нашего сознания. Как только сознание покидает нас, все перестает существовать. Мы выпадаем в несознательное состояние.

Сегодня необыкновенно прогрессивным и очень актуальным считается английский философ XVII века Томас Гоббс. Он написал несколько философских работ. Одна из них называется «Общественный договор». О чем он пишет? О большом споре с другими философами. В частности, с ним спорил – не напрямую, а посмертно – Кант. Он вел с ним диспут, потому что у Канта есть идея о том, что человек рождается с врожденным нравственным чувством. Гофман хохочет над Кантом, когда пишет роман «Житейские воззрения кота Мурра». Этому Мурру было свойственно врожденное чувство нравственности, и он это чувство декларировал. Он был большим патриотом, потому что нравственное чувство включает патриотизм, и, обладая этим достоинством, пел гимны своей родине: «О моя родина, мой чердак, какое здесь замечательное сало и дичь!» Когда его хозяин понял, что кот слишком патриотично относится к чердаку, то сделал животному выволочку. Кот Мурр был котом ученым, и гениальный Гофман раскрывает три уровня духовности: это уровень кота Мурра, уровень его хозяина маэстро Абрагама и уровень великого музыканта и поэта Крейслера.

Гоббс пишет, что человек не рождается ни с каким нравственным чувством, это исключено. Есть только общественный договор. Общество обо всем договаривается. Оно заключает внутри себя некий договор: кто есть мама, кто есть папа, кто есть Бог, правительство и т. д. Врожденных нравственных чувств у человека нет. Если бы матери не воспитывали своих детей, а выбрасывали их на помойку, то дети считали бы кошку своей матерью. А так ребенок знает, что есть мама и она любит его, кормит грудью, кашей, что-то рассказывает, он все от нее получает, таким образом создается биологическое поле. И общество, и государство заботится о вас, если соблюдается общественный договор. Не имеет значения, заключен этот договор в каком-то племени тумба-юмба или с Английским королевством. Какая разница? У тумба-юмбы свой общественный договор, у королевства свой. А если общественный договор перестает соблюдаться или существует лишь видимость этого договора, но он не соблюдается, тогда человек впадает в натуральное состояние. И когда человек впадает в это состояние, он теряет все, что так прекрасно декларировал. Он теряет связь, и тогда человек человеку становится никто. Это и есть натуральное состояние. Гоббс пишет как Свифт – очень смешно. Писатели в Англии писали одинаково, у них был парадоксальный язык. Каждый человек должен знать, живет ли он в общественном договоре или уже в натуральном состоянии. Если внимательно читать Гумилева, то можно понять, что на него большое влияние оказал Гоббс.

Теперь обратимся к французской готике. Главной особенностью западной культуры является то, что она ориентируется не на Сына, а на Отца. Православие же ориентируется на Сына, забывая об Отце. И произнося формулу «Во имя Отца и Сына», православные на самом деле имеют в виду только Сына. И искусство, и общественное сознание имеют в виду только Сына. Но в европейском сознании сохраняется оттенок арианской ереси. Оно ориентируется не столько на Евангелие, сколько на Библию. Библейских сюжетов больше, чем евангельских. Завет Старый до Завета Нового – это представление о договоре Отца и Сына.

Страница