Вот жизнь моя. Фейсбучный роман - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Чупринин cтр.№ 84

Эта эпоха сошла, как морок. Поэтому в начале 1990-х собрался я наконец с духом, сложил несколько десятков уж точно лишних книг (двойные там экземпляры, тот же лирик из Ботсваны…) в рюкзак да сумку на колесиках… И в путь, в «Букинистический», кто помнит, на Сретенке.

Товаровед глянул мельком, две, может быть, даже три-четыре отобрал; остальное, говорит, забирайте. «А что, – спрашиваю, – эти книги вам не нужны?» «Эти, – выделил он вразрядку, – э т и больше никому не нужны».

Неужели, в самом деле, никому?

* * *

Нахватанность – вот слово, которое компьютер подчеркивает, будто ошибку, красненьким, и значение которого нынешние 20-30-летние представляют себе, поди, весьма туманно. А между тем годков 40–50 назад мало о чем так печалились требовательная советская печать и взыскательная советская школа, как о том, что подлинно образованных, культурных молодых людей в стране негусто, зато не счесть нахватанных.

То есть тех, кто в поэзии, конечно, не разбирается, а всего-то и может, что прочесть милой девушке полдюжины, от силы дюжину стихотворений на память. Тех, кто с «Маленькой ночной серенадой» знаком только по радиопередаче «В рабочий полдень», а – ну, надо же – тоже считает себя «подкованным», было тогда и такое словцо, в классической музыке. Тех, у кого книжек в домашней библиотеке всего штук сто, не больше, да и те сомнительного достоинства. И тех, наконец, кто, толком не зная ни театра, ни кинематографа, ни живописи, запомнил пару десятков имен, так что сумеет с видом знатока поддержать любой разговор об искусстве.

Ух как же их порицали, как стыдили!..

«Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество», – как мантру, повторяли одни изречение узника Мавзолея. Другие это некошерное имя на язык, конечно, не брали, зато, выхватив из самиздата неологизм «образованщина» (хотя Солженицын вообще-то совсем иное имел в виду), хлестко припечатывали им всех, кто учился понемногу чему-нибудь и как-нибудь, а если что и знал, то лишь в границах джентльменского набора.

Сменились поколения, и нахватанные как-то сами собой исчезли. Культура, как и правда, путешествуют нынче без виз, знания отовсюду хоть бульдозером греби, и я ни за что не брошу камень в нынешних красивых двадцати– или тридцатидвухлетних. Уж такие есть среди них умницы, такие эрудиты и книгочеи, энциклопедисты и полиглоты, что залюбуешься. И обзавидуешься.

Одна беда: их по-прежнему что-то маловато. Или это так только кажется? Как кажется, что основную, статистически значимую массу составляют молодые люди, которые не только Малера от Дюрера отличить не могут, но и нисколько этим сегодня не смущены: живут себе и девушкам нравятся без всякого там джентльменского набора. И ладно бы одни технари, один офисный планктон, так ведь и от абитуриентов, студентов, выпускников гуманитарных вузов такое иной раз услышишь, что…

Ох, хоть дюжину бы им стихотворений на румяные уста! И «Маленькую ночную серенаду» из репродуктора! Пусть обзаведутся не культурным минимумом даже, а одной лишь потребностью в нем. Чтобы между интеллектуалами, каких во всем мире мало, и неисправимыми неуками, каких повсюду более чем достаточно, располагалось, опять же как во всем мире, пространство, заселенное людьми с не бог весть какой, но все-таки начитанностью, средненькими, зато эстетическими вкусами и скромными, но тем не менее имеющими быть духовными порываниями и культурными запросами.

То есть теми людьми, которых у нас и называли забытым ныне словом – нахватанные. Или, безбожно перелицовывая Солженицына, образованщиной.

Я к этой полупросвещенной прослойке, вспомню еще один старинный мем, всегда относился, что уж теперь скрывать, не без высокомерия. А теперь думаю: пусть они будут – те, кто хоть что-то читает. Кто об Аннушке Керн знает, может быть, только то, что Пушкин ее с божьей помощью… А про Маяковского помнит лишь то, что он, дескать, любил смотреть, как умирают дети… Но все-таки что-то знает, что-то помнит и еще чем-то готов пополнить свой джентльменский набор.

Хотя бы затем пусть они будут, чтобы не стояли – без всякого зазора между собою и с мест не сходя, как Восток и Запад, – а если сходились, то не врукопашную две неравновесные России: одна умников, другая неуков.

* * *

Как заглянет в редакцию Игорь Иванович Шкляревский, так, слово за слово, и приведет к случаю какую-нибудь особо «вкусную» цитату из «Трех мушкетеров».

«Сколько же раз вы этот роман перечитывали?» – спросил я как-то. «Мне, – говорит, – перечитывать не надо. Я его открываю только за тем, чтобы напомнить себе то, что и так знаю почти наизусть. Это ведь как стихи».

Здесь мне разговор поддерживать трудно, но помню, помню, как на одном из дней рождения у Андрея Немзера, где одни только филологи и были, пламенные «дюмисты» едва не врукопашную сошлись с безудержными «скоттами», то есть с теми, кто «Трех мушкетеров» литературой не считают, зато «Квентина Дорварда» готовы цитировать на память – страницами, ну, буквально страницами.

В русской литературе таких книг, что порождают и фэнов, и фэнфики [500] , вроде бы нет.

Хотя почему же нет? А «Двенадцать стульев» с «Золотым теленком»? Тоже, казалось бы, литература не очень серьезная, скорее для подростков, но на несколько десятилетий растянулась эпоха, и прошла ли она, когда не только несмышленые первокурсники, но и сиятельные филологи перебрасывались, будто в пинг-понг играли, фразочками оттуда [501] . И какой же прекрасный, просто сказка, путеводитель по этим романам написал Юрий Константинович Щеглов [502] – бесспорно, один из лучших лингвистов нашего времени!

Про «Мастера и Маргариту» я вообще молчу. Многие современники (Ахматова, Арсений Тарковский…), знающие толк в литературе, к этому роману относились не без высокомерия. Но вот поди ж ты – и комментариев многопудье, и десятки mot от Бегемота, от Коровьева, от Воланда разбежались по нескольким уже поколениям ничуть не менее круто, чем крылатые слова из грибоедовской комедии.