Таких, как мы, приехавших с тремя копейками в кармане, наверное два с половиной человека, а всё остальное еврейское население живет по принципу «и свое сохраню, и чужое не упущу»! То есть пью, гуляю на деньги немцев, зато свои сотни тысяч и миллионы будут целее. Дураков жить на собственные средства среди эмигрантов днем с огнем не сыщешь. А если бы социальное ведомство всерьез взялось за них и обнаружило тайные финансовые счета, то заставило бы своих подопечных жить на их собственные деньги, а заодно вернуть и полученные от социала средства. Кому это надо? А никому из еврейцев не надо! Более того, имея собственный капитал, так сказать, неприкосновенный запас, они умудряются получать еще и пособие, а иногда и прирабатывать по-черному, не платя налоги. Уклонение от налогов в Германии (и в целом в Европе) считается страшным преступлением, за которое грозит строгое наказание и огромный штраф. Но наши – храбрецы, ни о чем не думают, шпаря (sparen – экономить) свои «бабки» и хавая чужие, прямо скажем, с превеликим удовольcтвием.
Мы тоже не оказались счастливым честным исключением. В конце концов, приехали же сюда, как сказала душевная половинка, мстить экономически! В общем, с яростью кусали руку дающую! А зря… Вскоре и сами чуть не оказались на волосок от отлучения нас от государственной кормушки. Как-то раз Лев Рафаилович пошел в социал один, чтобы решить какой-то документальный вопрос. Будучи хлопцем вспыльчивым и агрессивным, он схватился со служащей, обслуживающей социальный отдел, к которому мы были прикреплены. Обругал ее и тех, кто там находился, последними словами, а в завершении своего «короткого» двухчасового выступления бросил: «Вы хуже фашистов!» Такое страшное оскорбление немцы пропустить не могли. Вызвали начальство, и скандал завершился тем, что к нам домой с инспекцией заявился начальник отдела социальной службы города.
Левка едва успел меня предупредить. Надо было, конечно, спрятать наши ценности, факс и картины, которые перевез из Питера Левкин двоюродный брат, но я не успела. В дверь раздался требовательный звонок. Пришлось открыть. На пороге стоял очень сердитый нечесаный бородатый дядька. Если вы думаете, что он как служащий был при галстуке и в костюме, ошибаетесь. На нем нелепо сидели короткие штаны, доходящие лишь до щиколотки, сандалии с торчащими из-под них белыми носками и какая-то застиранная футболка, поверх которой красовался жилет со множеством карманов, так сказать, на все случаи жизни. Да… прямо-таки вылитый начальник! Товарищ, кипя от ярости, прошел в гостиную и в ступоре остановился, оглядывая вызывающе красивую обстановку социальщиков. Тут его взгляд упал на новенький факс, и инспектор слетел с катушек:
– Да у них факс лучше, чем у меня! Всё! Не будет вам никаких пособий! – вынеся свой суровый приговор, он поспешно покинул наш дом.
Я была потрясена таким решением! И что теперь делать? На что жить? Через пять минут вернулся Левка, пришла из школы дочка, и внезапно зазвонил телефон. Элька нехотя взяла трубку. На проводе оказалась наша инспекторша, фрау Лель.
– Ну что, папа еще орет? – осторожно поинтересовалась она у дочери.
– Еще орет!
– Передай ему, – радостно объявила Лелька, – мы не будем лишать вас пособия!
– Спасибо! – выразила Элька горячую благодарность от имени всех перепуганных предстоящим лишением пособия членов семьи, и мы с утроенной силой продолжили объедать добрую Германию.
Глава 6
Жизнь на новой земле устаканивалась. Нежданно-негаданно пришло известие от нашей подруги по хайму Рахели Соломоновны, которая вместе с младшим сыном Игорем переехала из хайма в город Брауншвайг. Несмотря на инвалидность Гаррику удалось устроиться на работу в какие-то мастерские. Надо сказать, что в Германии приветствуется прием на работу инвалидов. Здесь даже на самых ответственных должностях, как например, в финансовых органах, трудятся люди с ДЦП, которые порой не могут даже толком разговаривать. А одна моя приятельница рассказала и вовсе неслыханную историю. Ее социальная инспекторша, еще молодая женщина, была…абсолютно глухой, но…имела помощницу, которая, сидя рядом с ней, крупными буквами печатала на компьютере текст разговора с клиентом. Если девушка по артикуляции не понимала собеседника, то смотрела в напечатанный текст. Вот так рабочее место одного человека обходится государству в две зарплаты, но страна идет на эти затраты, считая, что инвалиды имеют полное право жить и работать, как обычные люди, и это совершенно справедливо!
В своем письме Рахель сообщила, что в Ганновере живет ее племянник Эдик и если будет желание, можно связаться с ним по телефону. Лишних знакомств, как и денег, не бывает, поэтому мы с радостью позвонили и пригласили дядечку к нам. Через пару дней на пороге нашей квартиры появился приятный импозантный товарищ по имени Эдуард. Лет сорока, культурный, интеллигентный еврейский мужчинка, проживал здесь уже довольно давно и работал в школе учителем. Надо отметить, что работа учителя, как и служащего государственного учреждения, пожизненная. Даже не знаю, за какую такую провинность им грозит увольнение, только, наверное, за совращение несовершеннолетних. Несмотря на бесконечные курсы и обучение, работу Эдуард имел пока временную.
Поначалу он показался нам вполне приличным и адекватным человеком, но большего зануды, чем этот преподаватель, в жизни нам встречать не приходилось! Если Эдик начинал развивать какую-нибудь тему, то это соответствовало выражению «тушите свет»! Все были обязаны внимательно слушать его заунывное бормотание. Упиваясь собственными знаниями, он ничего не замечал и не задумывался о том, что кому-то из окружающих его выступление может быть совершенно неинтересно. Возможно, на такое его поведение и психику повлияло отсутствие регулярного секса с супругой? Не знаю! Знаю одно: Эдька был не просто классическим подкаблучником, а подкаблучником изощренным, с этаким садо-мазохистским уклоном. В его семье головой являлась жена, а наш несчастный учитель – лишь многострадальной шеей, которой вторая половина вертела, как хотела. Какой там семейный уют, если к урокам он готовился на кухне, получая иногда за хорошее поведение из рук изредка благосклонной супруги кусочек территории в виде стула и части стола. Если же поведение забитого мужа не нравилось своенравной даме, она учила его простым дедовским способом: прямо с размаху сковородой по башке! Вот супруг иной национальности дал бы нахалке в ответ сдачи прямо кулаком в табло и, поспешно покидав свои трусишки и носочки в чемодан, умчался бы от такой мегеры на край света… но только не Эдуард! Развод с дьяволицей даже не рассматривался приверженцем мазохистских отношений. Он терпел всё и зарплату, между прочим, регулярно в зубах тащил именно ей. При таких негламурных отношениях дела с сексом обстояли и вовсе швах, поэтому наш униженный товарищ мечтал о преступной любви на стороне. Причем любовница не должна была иметь вообще никаких желаний, а лишь молча ублажать Эдуардика!
Таких сластолюбцев везде полным-полно, и многие из них, между прочим, еще и возмущаются, что все женщины корыстны и ведутся лишь на деньги. То есть отдают свое тело, любовь, ласку и заботу только взамен чего-то материального. А почему бы и нет? Почему женщина, доставляя неземное удовольствие в виде полноценно-изощренного секса, который с женой проделать порой невозможно, и угощая возлюбленного умопомрачительным борщом и пирожками собственного приготовления за свои же средства, не должна брать за такие классные услуги мзду?! В любом виде: подарками, путешествиями, деньгами или борзыми щенками! Или ее нельзя поощрить, потому что она не проститутка?! Да она живет гораздо хуже проститутки, содержа за свой счет очередного современного альфонса и лишь по одной причине – чтобы не оставаться в одиночестве.