Взлет и падение Третьего Рейха - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Ширер cтр.№ 186

Молотов не упомянул о настойчивом предложении Риббентропа прибыть в Москву к концу недели, а Шуленбург, вероятно, ошеломленный ходом встречи, не настаивал на нем.

Это сделал на следующий день сам Риббентроп после того, как получил отчет посла. Очевидно, Гитлер начал приходить в отчаяние. Вечером 18 августа из его летней штаб-квартиры в Оберзальцберге Шуленбургу была послана еще одна «необычайно срочная» телеграмма за подписью Риббентропа. Посольством Германии в Москве она была получена в 5.45 утра 19 августа. В ней послу предписывалось «немедленно добиться второй встречи с Молотовым и сделать все, чтобы эта встреча состоялась без задержки». Времени терять было нельзя.

«Я прошу вас, — писал Риббентроп в телеграмме, — сообщить господину Молотову следующее:

…При нормальных обстоятельствах мы, конечно, тоже были бы готовы добиваться улучшения германо-русских отношений через дипломатические каналы и делать это традиционным путем. Но в сложившейся ситуации, по мнению фюрера, необходимо использовать другие методы, способные привести к быстрому результату.

Германо-польские отношения ухудшаются день ото дня. Мы не должны упускать из вида, что инциденты могут произойти в любой момент, что неминуемо приведет к открытому конфликту.

…Фюрер считает необычайно важным, чтобы возникновение германо-польского конфликта не застало нас врасплох, пока мы добиваемся выяснения германо-русских отношений. При этом он считает предварительное выяснение необходимым хотя бы для того, чтобы суметь учесть русские интересы в случае такого конфликта, что, конечно, будет сложно без проведения предварительного выяснения».

Послу предписывалось заявить, что первая стадия упомянутых Молотовым консультаций — заключение торгового соглашения — завершилась в Берлине в тот же день (18 августа) и что пришло время приступить ко второй стадии. С этой целью германский министр иностранных дел предполагал немедленно прибыть в Москву с полномочиями от фюрера решить «весь комплекс проблем». В Москве он «сможет принять в расчет русские пожелания».

Какие пожелания? Наконец немцы перестали ходить вокруг да около.

«Я смогу также, — продолжал Риббентроп, — подписать специальный протокол, регулирующий интересы обеих сторон в решении той или иной внешнеполитической проблемы, например, согласовать сферы интересов в районе Балтики. Такое соглашение будет возможно, однако, только посредством прямых устных переговоров».

Теперь посол не должен был принимать русского «нет».

«Пожалуйста, подчеркните, — писал в заключение Риббентроп, — что внешняя политика Германии достигла сегодня исторического поворотного момента… Настаивайте, в духе предыдущих заявлений, на скорейшем осуществлении моей поездки и соответствующим образом противьтесь любым возможным советским возражениям. В этой связи вы должны иметь в виду главенствующий факт, что возможно скорое начало открытого германо-польского конфликта и что поэтому мы крайне заинтересованы в том, чтобы мой визит в Москву состоялся немедленно».

День 19 августа действительно стал решающим. Приказы немецким подводным лодкам и линкорам задерживались до получения ответа из Москвы. Боевые корабли должны были сняться с якоря сразу по получении приказа, чтобы успеть достичь указанных им районов действий в день, когда Гитлер планировал начать войну, — 1 сентября, до которого оставалось тринадцать дней. Две большие группы армий, которым ставилась задача напасть на Польшу, также должны были начать развертывание немедленно.

Напряжение в Берлине, а особенно в Оберзальцберге, где в ожидании ответа из Москвы нервничали Гитлер и Риббентроп, становилось невыносимым. Депеши и меморандумы министерства иностранных дел хорошо передают нервозную обстановку, царившую на Вильгельмштрассе. Доктор Шнурре докладывал, что переговоры с русскими по поводу торгового соглашения завершились накануне вечером к «полному обоюдному согласию», но Советы тянут с его подписанием. Подпись под соглашением нужно было поставить сегодня, 19 августа, но в полдень русские сообщили, что должны дождаться инструкций из Москвы. «Очевидно, они получили из Москвы инструкцию отложить подписание договора по политическим причинам», — предполагал Шнурре. Из Оберзальцберга Риббентроп направил Шуленбургу «необычайно срочную» телеграмму, в которой просил максимально точно передавать слова Молотова или подробности, способные объяснить намерения русских. Но в течение дня от посла была получена только одна телеграмма, в которой приводилось опровержение ТАСС по поводу того, что переговоры между русской и англо-французской миссиями застопорились из-за вопроса о Дальнем Востоке. Правда, в сообщении ТАСС говорилось, что стороны расходятся во взглядах по совершенно другим вопросам. Это был сигнал Гитлеру, что есть еще время и надежда.

И вот 19 августа, в 19.10, пришла телеграмма, которую все с таким нетерпением ждали:

«Советское правительство согласно, чтобы имперский министр иностранных дел прибыл в Москву через неделю после опубликования сообщения о подписании экономического соглашения. Молотов заявил, что если о подписании экономического соглашения будет объявлено завтра, то имперский министр иностранных дел смог бы прибыть в Москву 26 или 27 августа.

Молотов передал мне проект пакта о ненападении.

Подробный отчет о двух беседах, которые я имел с Молотовым сегодня, а также текст советского проекта передаются срочной телеграммой. Шуленбург».

Первая беседа, которая состоялась 19 августа в 14.00 и продолжалась час, прошла, по сообщению посла, не очень гладко. Русские, казалось, никак не соглашались принять министра иностранных дел.

«Молотов отстаивал свое мнение, — сообщал Шуленбург, — что в настоящее время невозможно даже приблизительно определить дату визита, поскольку к нему нужно тщательно подготовиться… На выдвигавшиеся мною неоднократно и весьма настойчиво доводы о необходимости спешить Молотов возразил, что пока даже первый шаг — заключение экономического соглашения — не осуществлен. Прежде необходимо подписать и опубликовать это соглашение и получить отклики на него. Затем настанет очередь пакта о ненападении и протокола.

Мои возражения, видимо, не оказали влияния на Молотова, так что первая беседа закончилась его заявлением, что он изложил мне соображения Советского правительства и добавить к сказанному ему нечего».

Но кое-что добавить он смог. И даже очень скоро.

«Не прошло и получаса после окончания беседы, — сообщал Шуленбург, — как Молотов попросил меня снова посетить его в Кремле в 16.30. Он извинился за доставленное мне беспокойство и объяснил, что докладывал Советскому правительству».

После этого комиссар иностранных дел передал удивленному, но обрадованному послу проект пакта о ненападении, сказав, что Риббентроп может приехать в Москву 26 или 27 августа, если экономическое соглашение будет подписано и опубликовано на следующий день.

«Молотов не назвал причин, — писал далее Шуленбург, — внезапного пересмотра им своего решения. Я полагаю, что вмешался Сталин».

Предположение было несомненно верным. Черчилль пишет, что о намерении Советов подписать пакт с Германией Сталин объявил на заседании Политбюро вечером 19 августа. В этот же день, между 15.00 и 16.30, он обсуждал это важное решение с Молотовым, что явствует из сообщения Шуленбурга.