— Я… Я требую позвать британского консула!..
Вежливый господин Малик отпустил ее руку, снова улыбнулся:
— К чему такие формальности, мисс МакДугал? Видите ли, в этом месте юрисдикция властей штата кончается. Здесь правит кое-кто другой. Догадываетесь? Вы же так хорошо разбираетесь в теологии!
Пока он болтал, Бетси быстро оглянулась в поисках выхода, но взгляд тут же уткнулся в черный зрачок пистолета. Вежливый господин Малик оказался предусмотрительным.
— Насколько я поняла, тут правит Шива, — с вызовом ответила девушка. — Ну и что? Я не могу прийти к нему в гости?
— Можете! — охотно согласился полицейский. — Только вот незадача — у Разрушителя очень ревнивая супруга. Очень ревнивая и очень опасная. А ревнивые женщины… Ну вы это понимаете куда лучше меня.
«Супруга? — невольно удивилась девушка, вспомнив рельефы в коридоре. — Но разве Парвати так опасна?»
Удивляться не было времени. Черный зрачок пистолета дрогнул.
— Вам придется немного побыть в компании соотечественников. Увы, они тоже прогневали супругу Разрушителя! Прошу…
Его английский был безукоризнен — как и пробор в гладко уложенных волосах.
Закрылась тяжелая решетчатая дверь, клацнул замок. Бетси невольно поежилась — не зря она эту клетку с первой секунды невзлюбила!
— Привет, Бетси, — услыхала она под самым ухом.
Девушка подняла голову и удивленно моргнула — перед нею стоял Гор. А на каменном полу, обхватив голову руками, скорчился профессор Енски.
— Кали!
— Что? — поразился молодой человек. — Бетси, я сказал…
— Кали, — ее голос дрогнул, — в некоторых преданиях супруга Шивы — Черная Кали, богиня смерти…
Глава четырнадцатая
УЗНИКИ
…Выйдя из каталажки, семейство Енски тут же столкнулось с радостно улыбающимся Акашем, нетерпеливо переступавшим с ноги на ногу возле ворот полицейского участка.
— Видеть его не могу… — устало пробормотал профессор и поплелся куда-то в темноту.
Гор кинулся за ним. Они брели по темным улицам, даже не зная, куда направляются. Между тем Акаш не отставал — забегал то справа, то слева, улыбался, пытался заговорить. Но профессор был безразличен ко всему. Гору даже показалось, будто отец постарел лет на десять, непрошеная седина заблестела на висках, ослабевшие ноги едва отрывались от земли, задрожали мелкой дрожью непослушные руки, а взгляд стал бессмысленным, пустым.
Вместо крепкого пятидесятилетнего мужчины рядом с Гором шел старец.
Несмотря на жаркий кашмирский вечер, по спине Енски-младшего то и дело пробегали холодные мурашки. Происходило что-то страшное, невозможное. Отец, умный, сильный человек, временами злой, временами веселый, но всегда полный сил и решительности, превращался в обезумевшего старика. Жуткое колдовство, начавшееся в тот проклятый вечер, когда профессор получил анонимное письмо… В колдовство Гор, конечно, не хотел верить, но как тогда объяснить такое? За пару недель отец словно прожил четверть века! А теперь… А что же теперь?
— Ай, сагиб! — не отставал Акаш. — Ай, сагиб… У вас все в порядке, сагиб? Я знал, что полиция вас скоро отпустит, сагиб. Вы же ни в чем не виновны, ничего не сделали…
— А ты, скотина? — вздохнул Гор, подумывая, не отвлечься ли ему от тяжелых мыслей и не отлупить прохиндея по-настоящему, от души.
— Я? Я тоже ничего не сделала, я ничего не сделал… Просто мне совсем не обязательно встречаться с полицией… Моя работа… Жена… Алименты…
— Пошел вон, — безразлично бросил Енски-старший, отмахнувшись, словно от комара.
— Зачем так говорите, сагиб? — возопил проводник. — Зачем обижаете Акаша! Акаш честный человек, сагиб. Честный человек!..
Гор рассмеялся.
— Да какой же ты честный человек? Ты проходимец и мошенник, руки о тебя марать не хочется.
— Проходимец и мошенник — это начальник полиции! А Акаш честный, — с неопровержимой логикой заявил индиец. — Я знаю, куда поедет эта богомерзкая мэм-сагиб…
— А мне плевать… — устало мотнул головой Алекс Енски. — Совершенно плевать…
Гор понял, что пора спасать старика. Делу, однако, по-прежнему мешал Акаш, который продолжал зудеть надоедливым комаром, совершая вокруг профессора какое-то подобие священного танца.
Гор остановился, походя двинув наглого индийца в скулу…
…Акаш облизнулся.
— Придешь завтра в номер. А сейчас проводишь, нас — и убирайся!
…Акаш моргнул и закивал.
Гор не глядя вытащил из кармана какую-то банкноту, протянул руку.
…Банкнота испарилась в тот же миг.
— Все понял, молодой сагиб. Акаш все, все сделает!
Индиец подмигнул «молодому сагибу» с самым заговорщицким видом и незаметно пристроился рядом с профессором.
«Дьявол с ним! — решил Гор. — Толку никакого, но отцу с ним как-то веселее. В конце концов он не убийца, не бандит, обычный жулик… А вообще-то говоря, вляпались! Уехать бы поскорее, устроить отца в клинику… Так ведь не захочет! А, будь что будет!..»
Наутро лучше не стало. Профессор пребывал в том же состоянии духа, что и накануне. Депрессия, накрывшая Алекса Енски своим фиолетовым покрывалом, казалось, полностью отгородила его от мира. Иногда Гору чудилось, что отец не здесь, не рядом с ним, а где-то далеко от этой комнаты, от этой паршивой гостиницы, от Индии. Профессор уходил в те края, откуда не возвращаются… Уже несколько раз Енски-младший подумывал о том, чтобы вызвать врача, но так и не решился, догадываясь, что врачи в этой стране ничем не лучше прохиндея Акаша. Он успокаивал себя тем, что, собственно, ничего страшного не случилось, депрессия бывает с каждым, все это скоро пройдет…
— Отец… — позвал Гор.
Профессор, недвижно лежавший на кровати, нехотя приподнял веко и безразлично взглянул на сына.
— Отец, — повторил тот. — Так нельзя…
Глаз закрылся.
— Ты же сойдешь с ума! Папа, ты меня слышишь?
— Не кричи! — с трудом шевельнулись губы. — Нельзя. А как можно? Вернуться в университет, читать этим болванам лекции? В кои веки я решился на что-то…
— На что? — не выдержал Енски-младший. — Погубить Элизабет? Да что она тебе сделала в конце концов?
Профессор еле заметно дернул щекой.
— Ты… Слизняк, способный только бумажки перекладывать! Разве ты поймешь? Я был таким, как она!.. Нет, мог бы стать… Таким, но только не вором, а настоящим археологом. Мог бы… Когда… Когда ты должен был родиться, мне предлагали возглавить экспедицию в Персеполь. Очень важную! Я отказался — из-за твоей матери, из-за тебя! Я мог бы сделать так много… Поехал мой друг, его убили. Если бы я поехал с ним…