Парадокс любви - читать онлайн книгу. Автор: Паскаль Брюкнер cтр.№ 27

Неискренность предъявляемых в ссоре претензий шита белыми нитками, для оживления увядающих отношений хорош любой повод: ничтожная мелочь, сломанная вещь, потерянная бумага, неурочный чих возводятся в ранг преступлений против человечества. Раздражение прорывается, сметая все преграды, на поверхность выходит тысяча причин растоптать другого. Семейная сцена позволяет одним духом высказать все наболевшее — в этом ее благотворный эффект, она обладает катарсическим действием при одном условии: это не более чем отступление. Вы выливаете на благоверного ушаты проклятий, раните его ядовитыми шпильками — казалось бы, после такого остается только развестись. Напротив, именно это поможет вам терпеть его под боком на протяжении вашей долгой страсти-вражды. Когда свара вырождается в рефлекс, она низвергает любовников в ад постоянного отвращения. Что бы другой ни делал, это всегда плохо. Устанавливается бинарный режим: злоба ординарная — оскорбления, лай, плевки; злоба, из ряда вон выходящая, — симфония инвектив, ударов, унижений, инфернальная опера. Такие демонстрации бешенства пачкают тех, кого затрагивают, но особенно — сторонних свидетелей. Супруги напоминают выдохшиеся войска, которым необходимо восстановить силы между схватками, прежде чем огонь во́зобновится. В этом случае они сочетают сразу два порока: низость и однообразие, и неизвестно, который из двух ужаснее. Они не только омерзительны, но и скучны: олицетворение ненависти, неистощимой на придирки.

Труднее всего рассказать не о том, что преступно, а о том, что смешно и постыдно.

Руссо. Исповедь

Итак, оба они жили счастливо, бесполезные <…>, зависящие один от другого, как спрос зависит от предложения <…>. Они победили — и как быть теперь с этой победой? Они оставались наедине с собой только в ванной или в своих мечтах. Между ними не существовало больше ничего неожиданного, недосказанного, таинственного. Они принадлежали друг другу, освещенные самым бескомпромиссным светом, светом своего счастья.

Поль Моран. Левис и Ирен

Я не всегда думаю о тех, кого люблю, но делаю вид, что люблю их, даже когда о них не думаю; я притворяюсь, что готов нарушить собственный покой в угоду абстрактному чувству при полном отсутствии живого и спонтанного переживания.

Сартр. Ситуации 1

Вот уже несколько лет существует в Париже странная церемония, происходящая на площади дез Абесс на вершине холма Монмартр в период сбора винограда: молодые пары приходят сюда, чтобы сказать друг другу, Как в песне Жоржа Брассенса: «Имею честь я не просить твоей руки» [75] — и чтобы это «непредложение руки» было зарегистрировано представителем власти. Нет такого ритуала, который бы нас устраивал, — кажется, говорят эти женихи и невесты новой генерации — и все же поручают зарегистрировать свой отказ от официальной помолвки официальному лицу. Им нужен символ минус ограничения: странная игра с институтом, к которому обращаются лишь для того, чтобы его отвергнуть. Мы оставляем позади брак как предписание, однако мысленно мы с ним не расстаемся.

Много споров велось вокруг ностальгии по классической свадьбе с невестой в белом платье. Это та разновидность ностальгии по внешней форме, которая допускает присутствие священного трепета, а в качестве алиби привлекает традицию. В ход идет соответствующая символика: запряженные лошадьми коляски, лимузины, приемы в замках — все это лишь в качестве театральных декораций. Брак, подобно другим общественным институтам прошлого — священству и рыцарству, — был ритуалом посвящения, знаменующим определенный жизненный водораздел. Сегодня брак может быть повторным и подлежать отмене, но при этом для большинства людей он остается обязательным жизненным этапом. Каждому нужно хотя бы раз вступить в брак — это может произойти и после десяти лет совместной жизни, чтобы наконец ее узаконить. Даже будучи христианами, жених и невеста подходят к брачной церемонии с потребительскими мерками: они находят самого модного священника, самую изысканную церковь — уж не взыщите те, на кого не пал их выбор.

Английский поэт Джон Мильтон издал в 1644 году длинную речь в защиту развода как акта созидающего, а не отрицающего брак. Мильтон проводит аналогию между супружескими отношениями и отношениями короля со своим народом: как договор между подданными и монархом может быть расторгнут в случае злоупотребления последнего властью, так и супружеский договор может подлежать расторжению в случае серьезных разногласий между супругами. Если бы люди относились к узам брака всерьез, — скажет позже Ницше, — они запретили бы супругам связывать свои жизни навсегда. В наши дни, когда ожидаемая продолжительность жизни достигает восьмидесяти-девяноста лет, это высказывание звучит особенно актуально. Право на развод придает браку цивилизованный вид, уже не допуская его превращения в застенок: вот почему среди инициаторов развода, по крайней мере в Европе, 70 % — женщины, опьяненные предоставленной новой возможностью. Союз? Да, но с правом его расторгнуть, сбежать, не жить с навязчивым страхом умереть от удушья. (Напомним о той американке, которая в 2008 году отложила развод, так как дом, которым она владела вместе с мужем, потерял половину своей стоимости. Кризис как катализатор морали!) Чтобы заклеймить упадок нравов, приводят в пример пары, живущие вместе по пятнадцать, двадцать, а то и тридцать лет; но любовь — это не соревнование на выносливость, она, скорее, определяется качеством взаимоотношений двух людей. Если это качество сохраняется десятилетиями — прекрасно, однако люди решают жить вместе не для того, чтобы любой ценой продержаться как можно дольше.

Для совместной жизни больше не требуется разрешения родителей, но их одобрение весьма желательно. Если и в этом отказано, тоже не беда. Вряд ли мы вернемся к насильственным бракам — это печальное явление, которое еще наблюдается в некоторых мусульманских или традиционалистских странах, служит нам наглядным предостережением [76] . То, что у нас есть выбор между классическими семейными узами, внебрачным сожительством, свободным союзом и на протяжении нашей жизни эти формы связи могут чередоваться, представляет собой, в конечном счете, огромный шаг вперед. Мы не разрушили институт семьи, мы, как рак-отшельник, приспособили его для наших нужд и, подчинив своей воле, сделали неузнаваемым. Старая крепость устояла, сохранив для многих свою притягательность. Брачный союз в нашем понимании восстановил в правах то, что прежде подрывало его, — пылкость, непостоянство, свободу действий каждой из сторон. Он «переварил» враждебные ему явления, окреп благодаря нападкам. Его формы стали бесконечно многообразнее, и потому осуждать брак также нелепо, как и обрекать нас на обязательное супружество. Парадигма семьи не устаревает, так как многие люди в ней лично заинтересованы; семья стала открытым клубом, смесью амбиций и надежд, доступной для всех, включая геев и лесбиянок. Однако у этой доступности есть свои жесткие ограничения. Когда появляются дети, право на главенство личной воли становится недействительным. Рождение ребенка необратимо, оно связывает родителей навсегда, вне зависимости от их сердечных предпочтений. В этом случае задача законодательной власти гарантировать соблюдение интересов ребенка, защитить слабейшего, чтобы «компенсировать» неустойчивость супружеских связей. Следует учитывать нравы общества, но не в ущерб правам детей. Это тот счет, по которому мы обязаны платить.