Гений - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Слаповский cтр.№ 48

Был Тормасов Юрий, диспетчер, человек чрезвычайной порядочности и горячности, вечно сердитый на других за то, что живут как попало; когда началась война, он ругательски ругал абсолютно все воюющие и конфликтующие стороны, но не усидел дома, решил принять участие, продолжая критиковать всех, включая Стиркина, за которого, однако, он готов положить голову, соблюдая установленный порядок воинской дисциплины и самоотверженности.

Был тезка Громова Яша по прозвищу «Одессит», о котором не знали, зачем он тут появился, в честь чего воюет и почему имеет такую кличку; Левченко, не раз ездивший в Одессу по аудиторским делам, после двух-трех вопросов понял, что Яша-Одессит в Одессе никогда не бывал, но зато все видели, что сам Стиркин иногда советуется с ним по каким-то вопросам.

Был Константин Недилюк, у которого на глазах шальной пулей убило жену, и он поклялся, что отомстит всем, кто в этом виноват, и воевал так мрачно, целеустремленно и жестко, что его даже свои иногда побаивались.

Был Александр Алексеевич Канашевич, сорокалетний степенный даурский казак, посланный своим войсковым кругом на подмогу братьям, русским христианам, во славу всего православного мира, где бы он ни находился.

И был Илья Подгородный, известнейший продюсер, который полтора года назад явился устраивать по всей Украине гастроли группы «Новый ласковый май» (в афишах под этим названием значилось – «Новий лагідний травень»), вложил большие деньги, причем деньги не свои, заемные, в аренду залов, в рекламу, в то, чтобы лично заинтересовать посредников, и в одночасье прогорел, остался настолько должен, что вернуться в Россию для него было смерти подобно, и он сказал: «Лучше я здесь погибну за идею, чем там сдохну за поганое бабло!»

То есть, как видим, люди в отряде Стиркина были отборные, не шкурные, тертые жизнью, имеющие твердые убеждения, но при этом боевых профессионалов среди личного состава не числилось, исключая разве что относительно военного Канашевича. Впрочем, все имели за плечами либо армию (некоторые украинскую), либо на худой конец, как Тормасов и Подгородный, военные кафедры вузов. На самом деле военспецы у Стиркина тоже были, но приберегались они для серьезных боевых операций; кто же предполагал, что выезд в Грежин обернется вероятным кровавым боем, который мог начаться в любую минуту.

Даже уравновешенная Марина Макаровна растерялась. И Вяхирев со своими двумя сотрудниками не знал, что делать. С одной стороны, он остается законным представителем силовой власти и имеет полное право всех поголовно арестовать, но как ты арестуешь сотню вооруженных людей? И кого первого арестовывать, вот вопрос.

Алексей Торопкий, понимая, что его долг журналиста влиять на события не только печатным словом, но и устным, тоже не мог сообразить, какое, собственно, слово сейчас нужно, чтобы все остановить.

Все застыли, все молчали. Догадывались: кто первый что-то скажет, тот и будет виноват. Не потому, что скажет неправильно, ошибочно, не к месту. Может быть, как раз все будет сказано толково, умно и даже мудро. Но так уж повелось: все плохие дела начинаются всегда с хороших речей. Лучше уж помалкивать от греха подальше.

Но голос все же раздался, и это был голос Евгения.

Каким-то образом он оказался на мусорной куче рядом со Стиркиным, чуть ниже его, зато на отдельном постаменте – на перевернутом пластиковом ящике из-под бутылок.

– Евгений понял, что пришел его час! – громко сказал Евгений. – Ему выпала удача совершить геройский поступок на глазах любимой женщины! – и он улыбнулся в сторону Марины Макаровны, хотя в ораторском самозабвении не сумел найти ее точно глазами, очень уж много народу было перед ним.

Люди слегка оторопели. Но они выхватили слова «пришел час», поэтому ждали продолжения, чтобы узнать, какой час пришел.

– Вы вот стоите и думаете, что делать? – спросил Евгений. – А я вам скажу, что делать!

После этого он выдержал паузу, и никто эту паузу не нарушил, все хотели узнать, что делать, даже Каха, который за минуту до этого готов был отдать приказ открыть огонь. Даже он засомневался, увидев человека с незамутненной никакими сомнениями уверенностью в глазах.

– Для начала давайте поймем, на какой земле мы стоим! – предложил Евгений.

Все молча согласились.

– Новороссия наша, иначе называемая Новороссийским генерал-губернаторством, еще иначе – Северным Причерноморьем, имела население, если кто не знает, на момент конца восемнадцатого века: украинцев почти шестьдесят пять процентов, молдаван одиннадцать, русских десять, греков шесть с лишним! Исходя из этой статистики, чья это земля, спрашиваю я вас?

Эти цифры оказались новыми для многих присутствующих, в том числе и для местных, и все поневоле озадачились. Дополнительно смущало некоторых сведущих то, что окрестные территории на самом деле никогда Новороссией не считались.

– К чему ты клонишь, интересно? – спросил Стиркин, глядя на Евгения сверху вниз, но Евгений ответил таким взглядом, что показалось, будто они поменялись местами, будто Евгений воспарил над Артемом, хотя и оставался ниже его.

– А вы не понимаете?

– Получается, тут хохлацкая земля, что ли? – вслух удивился Виталий Денисович Чернопищук, заместитель, если кто не помнит, Марины Макаровны по хозяйственной части.

– Если бы так просто! – ответил Евгений с усмешкой опытного полемиста. – В Татарстане большинство – татары, но при этом Татарстан входит в состав России, являясь частью Приволжского федерального округа. Я уж не говорю о Чечне и других кавказских республиках, где местное национальное население составляет не просто большинство, но абсолютно подавляющее большинство!

– То есть мы должны быть в составе России? – спросил Стиркин, тут же сменив недоумение на милость и подсказывая своим вопросом верный ответ.

– Если бы так просто! Этнический компонент – одно, а государственные границы – другое.

– Что другое? Проще можно объяснить?

– Проще не могу, но могу детально, – сказал Евгений. И начал.

Он говорил не меньше часа, развернув перед слушателями широкое историческое полотно от времен палеолита через Средневековье к современности, и если в палеолите и Средневековье все было более или менее ясно, то потом обрушилась кромешная лавина имен, фактов и названий, замелькали Дикое Поле, Крымское ханство, запорожские казаки, Изюмская черта, Елисаветград, Ольвиополь, Донецко-Криворожская республика, махновцы, генерал-губернаторы Брандт, Воейков, Ришельё, Ланжерон, Строганов, Коцебу, населенные пункты Юзовка, Сталино, Тор, фамилии предпринимателей и руководителей – Боссе, Геннефельд, Чувырин, Саркисов, Прамнэк, Поплевкин, Качура, Янукович, Шишацкий, Тарута…

От этой путаной фактографии Евгений перешел к рассуждениям и призывам. Он говорил, что нельзя отдавать на разор клятым галичанам-бандеровцам землю, за которую русские веками с турками воевали, и Стиркин кивал, и грежинцы чувствовали гордость от побед над турками и горечь от возможного разора, они начинали уже сердито, а некоторые даже грозно посматривать на украинских солдат.