Возможно, Александр Николаевич до последнего момента не думал, что это случится — что его выведут из политбюро, что он, которого всегда отмечали и повышали, останется вне руководства страны. Настроение у него было ужасное.
Через день после пленума, 18 апреля, Шелепин — уже в роли отставника — написал от руки Брежневу еще одно письмо:
«Дорогой Леонид Ильич!
Извините меня, что, несмотря на Вашу огромную занятость, решил обратиться к Вам с настоящим письмом. Вы знаете, что всю свою жизнь я отдал служению великому делу ленинской партии. С 1934 по 1958 год был на комсомольской работе, а с 1958 года и до последних дней — на партийной и профсоюзной работе.
В финскую войну, где находился с первого и до последнего дня войны добровольцем, был сильно обморожен; в годы Великой Отечественной войны был контужен и ранен. Несколько лет назад перенес операцию (вырезан желчный пузырь). Все это сказывается на здоровье, и особенно в последние годы, хотя я это терпеливо переношу и не жалуюсь врачам, к которым я очень и очень редко обращаюсь.
В свете этих и других обстоятельств после беседы с Вами, Леонид Ильич, и решения Пленума ЦК КПСС я решил обратиться к Вам, дорогой Леонид Ильич, к членам Политбюро ЦК КПСС и Секретариата ЦК КПСС с убедительной просьбой: перевести меня в порядке исключения на пенсию. Прошу Вас, Леонид Ильич, убедительно прошу удовлетворить эту мою просьбу.
Вы знаете, что это моя единственная просьба к Вам, т. к. я никогда с личными просьбами к Вам не обращался. Поверьте, что я все тщательно обдумал и поэтому обращаюсь к Вам с этой настоятельной просьбой. И поэтому прошу Вас, дорогой Леонид Ильич, удовлетворить ее.
Все, что Вы сделали для меня хорошего в жизни, я никогда не забуду, до конца своих дней».
Письмо, написанное ясным и четким почерком, в общем отделе ЦК перепечатали и принесли генеральному секретарю.
Брежнев прочитал и пометил: «В круговую по ПБ». Это означало, что с письмом надо ознакомить всех членов высшего партийного руководства.
Сотрудники общего отдела положили письмо в папочку и понесли по этажам. Первым после Брежнева прочитал Суслов, потом Подгорный, Косыгин… Каждый расписывался на полях. Подписей собралось на целую страницу.
Шелепину еще не было шестидесяти, формально для пенсии рановато. Но существовала такая практика: некоторых освобожденных от должности партийных работников досрочно отправляли на пенсию. Но отпускать Шелепина не захотели. По политическим соображениям: уход на пенсию после пленума — вызов, демонстрация несогласия с партийным руководством. В таком контексте последняя фраза шелепинского письма — «то, что Вы, Леонид Ильич, для меня сделали хорошего, не забуду до конца дней» — воспринималась как ерническая.
Брежнев с Сусловым такого допустить не могли. Пусть смирит гордыню, подчинится генеральному секретарю и потрудится на низовой работе. Суслов не счел за труд сурово отчитать Шелепина.
Пришлось Александру Николаевичу писать новое письмо, каяться:
«Дорогой Леонид Ильич!
Я обращался к Вам с просьбой о предоставлении мне пенсии. Как сказал мне тов. Суслов М. А., это письмо вызвало у Вас и других товарищей соответствующую реакцию.
Леонид Ильич! Сделал я это с единственной целью — немного привести себя в порядок и подлечиться, а затем попросить ЦК КПСС предоставить мне любую работу, без чего я не мыслю свою жизнь.
Поверьте мне, что сделал я это в минуту слабости, и прошу извинить меня за это. Не хочу, чтобы у Вас и товарищей сложилось обо мне превратное мнение. Если это возможно, то прошу Вас возвратить мне то мое письмо и считать, что его не существовало. Буду Вам за это благодарен.
Обещаю Вам, Леонид Ильич, ЦК КПСС, что приложу все свои силы, чтобы оправдать доверие ЦК КПСС на новом участке работы».
Суслов сообщил Брежневу, что проблема с Шелепиным решена. Поэтому его второе письмо не перепечатывали и Брежневу не показывали. Заведующий общим отделом ЦК Константин Черненко, к которому поступило шелепинское письмо, устно информировал Леонида Ильича и Михаила Андреевича.
Вернувшись к себе в кабинет, Константин Устинович, как полагалось, написал на письме: «Доложено тт. Брежневу Л. И. и Суслову М. А.». И расписался.
Уход Шелепина из политбюро был сигналом для окончательной кадровой чистки бывших комсомольцев.
Генеральская пенсия бы пригодилась
Отправлять Александра Николаевича Шелепина на пенсию было рано. В мае семьдесят пятого года его освободили от поста руководителя ВЦСПС и подыскали ему унизительно маленькую должность заместителя председателя государственного комитета Совета министров СССР по профессионально-техническому образованию (в 1978 году название комитета несколько изменили), который ведал в основном производственно-техническими училищами (ПТУ) для молодежи.
Это, конечно, было издевательством. Когда Суслов пригласил Александра Николаевича и сказал, что ему предлагается такая должность, Шелепин ответил:
— Я же молотка никогда в руках не держал, не говоря уж о чем-то более серьезном. Как я буду учить будущий рабочий класс?
В госкомитете по профтехобразованию работал еще один выходец из комсомола — Вадим Аркадьевич Саюшев. Он был значительно моложе Шелепина. Когда Александр Николаевич руководил комсомолом, Саюшев был еще секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ. С октября шестьдесят первого по декабрь шестьдесят четвертого, когда Шелепин уже ушел, Саюшев был вторым секретарем ЦК ВЛКСМ.
Из комсомола Вадима Саюшева и назначили заместителем председателя Госкомитета по профтехобразованию. Через три года сделали первым замом. Саюшев рассказывал мне, что, когда Шелепина перевели в комитет, Суслов вызвал председателя — Александра Александровича Булгакова — и прямым текстом объяснил:
— Вокруг Шелепина должен быть вакуум, поручить ему надо что-то малозначимое и позаботиться о том, чтобы у него не было никаких внешних связей.
Шелепину поручили заниматься учебниками. Более всего его поражала и возмущала необязательность чиновников, с которыми он теперь имел дело. Он, находясь на высоких должностях, привык, что его поручения немедленно исполняются. А тут вступила в дело бюрократическая необязательность, да и чиновная опасливость: зачем сломя голову исполнять поручение Шелепина, если даже соприкасаться с ним опасно?
В 1976 году Александр Шелепин приехал в родной Воронеж на сорокалетие школы.
«Наша группа собралась около памятника Никитину, — вспоминала его одноклассница Людмила Насонова, ставшая врачом, — он подошел к нам буквально на пять минут. Видно, у него уже было плохое настроение, рассказывать о себе ничего не хотел. Нина сказала: “Не будем настаивать…”. Это была наша последняя встреча».
В июле восемьдесят третьего Александра Булгакова отправили на пенсию. Ушел из комитета и Вадим Саюшев — генеральным директором ВДНХ СССР. Шелепин рассчитывал, что его сделают председателем комитета, это станет шагом к возвращению к большим делам. Брежнев к тому времени уже умер, так что старое больше не имело значения. Но опала с Шелепина вовсе не была снята.