Рука его, следом за небольшим квадратным кусочком стены, неожиданно поехала, подалась глубоко внутрь.
— ОХ! НИ ФИГА Ж СЕБЕ!
— Юрий! Сколько раз я просила, чтобы ты хотя бы в доме не употреблял дворовых выражений!..
«13 января. Вторник. Вчера вечером мы закатили настоящий пир. Правда, я хотела устроить его сегодня, чтобы отметить старый Новый год, но Олечка, увидев крупу и кисель, уж так радовалась, а потом так жалобно сверлила меня своими впалыми, с темными кругами глазищами, что я не выдержала. В конце концов, что такое один день, когда мы, по сути, вот уже полгода, собственно, и живем одним днем. И что с нами будет завтра — Бог весть.
Мой во всех смыслах авантюрный поход на Сенной рынок оставил тягостное впечатление. Сколько же разной сволочи и шкуродеров развелось в последнее время! В библиотеке рассказывали о расстреле шайки мародеров, которые грабили оставленные ленинградцами квартиры. А чем лучше эти, рыночные дельцы? Наживаются на людском горе, на самом святом — на жизни человеческой. Слетаются на чужую беду, словно трупные мухи. А их не то что не расстреливают, но даже не задерживают.
Вчера решилась и наконец рассказала Юре о тайнике. Чувствую, не долго мне осталось. Дай Бог сил протянуть хотя бы до марта, чтобы детям хотя бы достались мои карточки на целый месяц вперед. А если выменивать по чуть-чуть оставшиеся ювелирные украшения, думаю, они смогут дотянуть до лета. А там, надеюсь, всяко будет немного полегче. По крайней мере не будет этих ужасных, сводящих с ума морозов.
Взяла с Юры слово, что после моей смерти они с Оленькой переберутся к Самариным. Кажется, он воспринял мои слова со взрослой мужской ответственностью. Строго-настрого предупредила, чтобы молчал о тетрадях Степана. На самом деле лучшим вариантом было бы их сжечь, но уж такую великую цену в свое время пришлось заплатить за них, что у меня просто не поднимается рука. Опрометчиво рассказала внуку, в том числе, и о той отвратительной роли, которую сыграл в судьбе этих тетрадей Кудрявцев. Рассказала, а теперь жалею. Кажется, это знание стало чересчур сильным потрясением для мальчика. Ну да, в конце концов, он последний мужчина по линии Алексеевых-Кашубских. Если выживет во всем этом кошмаре, о чем я неустанно молю Бога, именно ему, Юрочке, доведется стать главой нашего рода и хранителем его семейных тайн».
* * *
— …Этот отчет я сейчас подписывать не стану. Хочу более внимательно ознакомиться. И всяко не… сколько на твоих командирских?
— Ноль ноль пятнадцать.
— Вот. И всяко не в первом часу ночи.
— Как скажете, Владимир Николаевич. Кстати, слышали про сегодняшнее, вернее, уже вчерашнее ограбление квартиры в Охотном Ряду?
— Во-первых, не ограбление, а квартирную кражу. А во-вторых… Пару часов назад мне уже звонили из Моссовета. Просили оказать шефскую помощь в расследовании преступления. В котором, с их слов, углядываются признаки статьи 79.1 УК РСФСР.
— «Воспрепятствование деятельности конституционных органов власти»? Это каким же боком?
— Видимо, посчитали, что сумма причиненного ущерба доставит потерпевшему столь тяжкие моральные страдания, что он длительное время не сможет достойно продолжать свою деятельность. В рамках «конституционного органа».
— Я так понимаю, вы их?..
— Да, на три буквы: эМ-Вэ-Дэ. А заодно посоветовал по возвращении сего деятеля из ГДР поинтересоваться: откуда в его квартире взялся подлинник Айвазовского?
— Да там, говорят, и без Айвазовского столько добра вынесли…
— Вот только не надо давить мне на жалость! Коленом! Ты же знаешь, Олег Сергеевич, я эту номенклатурную породу на дух не переношу. А уж конкретно сего потерпевшего маклака — в особенности. Так что я в чем-то разделяю позицию лихих людишек.
— Какую позицию?
— А такую, что, в самом деле, следует периодически устраивать встряску таким вот коллекционерам-любителям. Дабы шибко не возносились… Да, материалы по Юрию Алексееву запросили?
— Так точно. Спецкурьер уже в Ленинграде. Возвращается завтра, во второй половине дня.
— Как только появится — сразу ко мне.
— Слушаюсь.
— Не слушаюсь, а есть. И откуда в тебе, Олег Сергеевич, эти приказчицкие замашки?..
Глава вторая
— …С учетом изложенного, прошу отнестись к этому делу со всей серьезностью. Тема на личном контроле Тикунова
[16]
. А после его сегодняшнего заслушивания в ЦК, боюсь, последуют новые указания.
— Разрешите присутствовать?
В дверь начальственного кабинета, где в данный момент проходило внеплановое служебное совещание, просунулась всклокоченная голова инспектора уголовного розыска Анденко.
— Анденко! Я ведь особо предупредил, чтоб никаких опозданий.
— Виноват, Иван Никифорович. Соседка-зараза с самого ранья засела за телефон и — на полтора часа. А у нас линия спаренная.
— Вот что меня меньше всего интересует, так это подробности твоего домашнего быта. Объявляю замечание. На первый раз — устное.
— Есть замечание. Но я к тому, что мне поздно сообщили. Об экстренном сходняке.
— Сходняк, Анденко, это когда вы с инспектором Захаровым, в служебном кабинете закрывшись, пиво лакаете. А у нас — оперативное совещание. Разницу чуешь?
— Так точно, товарищ майор. Только насчет пива — это гнусные инсинуации и клевета, ибо…
— Все, Григорий, хорош! Только появился, а уже утомил. Присаживайся.
Анденко подхватил свободный стул, уселся рядом с Захаровым и шепотом поинтересовался:
— По какому поводу сыр-бор?
— Малява из Москвы пришла. У них вчера квартиру партийной шишки обнесли.
— А мы каким боком?
— Вроде как один из подозреваемых может быть ленинградцем.
— И что, хорошо обнесли?
— У-ууу! — закатил глаза Захаров.
— Галерка! Может, мне все-таки будет дозволено продолжить?
— Извините, Иван Никифорович. Я пытался ввести опоздавшего коллегу в курс дела.
— Опоздавшему поросенку сиська возле жопы, — неуставно пробурчал начальник. — После совещания введешь. В экскурс. Итак, товарищи: в общих чертах это все, чем мы на данный момент располагаем. Вопросы? Предложения? По возможности — по существу.
В кабинете повисла тишина.