– Приказал узнать у девушки, где можно напоить лошадей.
В это время открылась дверь и выглянула девица, крикнув:
– Заходите!
Идеальнейший порядок царил в избе, а убранство ничем не напоминало обиход крестьянского быта. В большой светлой горнице посередине стоял круглый стол, застланный белой скатертью, вокруг – стулья, а не лавки, как у крестьян. По стенам стояли шкафы с книгами и посудой, в углу на полке – самовар. Но внимание Марго приковалось к пожилой женщине в мещанском платье и длинном фартуке, с непокрытой головой, с гладко зачесанными волосами. Не было в ней ничего от знахарки, оттого у Медьери голос прозвучал слегка растерянно и даже удивленно:
– Вы – Феона?
– Я, – ответила женщина. – Прошу садиться, господа. Аглая, ставь самовар, господа с дороги, наверняка они не откажутся испить чаю.
Девица забрала самовар и убежала. Марго и Медьери сели за стол, напротив Феоны. Оба гостя заметили ее проницательные, почти бесцветные глаза, бывшие когда-то голубыми, но при всем при том сохранившие свою ясность. Они остановились сначала на Марго, изучили ее, затем хозяйка перевела взгляд на Медьери. У него она и спросила:
– За каким делом, господа, пожаловали?
– Позвольте представиться, – сказал венгр. – Медьери Иштван, а это ее сиятельство, графиня Ростовцева Маргарита Аристарховна.
– Иноземец?
– Венгр. Но моя мать – русская дворянка. Моей сестре нужна ваша помощь…
– Отчего ж не привез с собою сестру?
– Надеялся, что вы согласитесь поехать с нами, в любой удобный для вас день…
– Сено к лошади не ездит, – отрезала она.
Марго заметила, что ему трудно с ней говорить, впрочем, когда в тебя ввинчиваются такие подозрительные очи, почти не мигая, трудно бывает не смутиться.
– Да, конечно, – согласился Медьери; кстати, говорил он с нею весьма уважительно. – Мы не знали точно, где вы живете, поехали на разведку… К сожалению, поездка для моей сестры сопряжена со многими сложностями, без посторонней помощи она не может обходиться.
– Калека? – коротко спросила Феона.
– Было бы лучше, если бы вы согласились посмотреть ее у нас дома, я обязуюсь доставить вас туда и обратно со всеми почестями.
– Я никуда не выезжаю, а почести мне без надобности. Коль у тебя нужда, сюда ее и вези. У тебя что? – обратилась она к Марго. – Впрочем, слова тут лишние: сама вижу твою боль.
– Нет-нет, у меня ничего не болит…
– А я не о той боли, что болит, я о той, что одновременно и сладкой, и горькой бывает, изнутри душу точит.
Каким образом Феона заглянула в ее душу – неизвестно, но эта внутренняя боль касалась одной только Марго, и пускать туда она не намеревалась даже чародеек, пусть они и пообещали бы исполнить все ее желания с помощью колдовства. А уж мужчина – так и вовсе лишний тут свидетель, и Марго поспешила замять тему:
– Пустое, не с болью я приехала к вам… – И у нее тоже не повернулся язык обратиться к Феоне как к простой смертной. – Для начала я расскажу вам одну невероятную историю. Ежели сможете, то объясните нам, что это за явление такое…»
18
Грустно: Артем уезжал на несколько дней. Софии предстояло вернуться домой и выдержать… Ой, не хотелось ей даже думать об этом! В воскресенье она готовила завтрак, это такой кайф – готовить для мужчины, ставшего смыслом твоей жизни. Артем пришел в кухню с телефонной трубкой и положил ее на стол. Он разговаривал… София не сразу поняла с кем, хотя связь Артем включил громкую, но, поняв, она сначала оскорбилась – мол, как он посмел при ней туда звонить? – но потом остыла, успокоилась.
– Передайте Лике, что я уезжаю в командировку, – говорил жестким тоном Артем, закуривая.
– Надолго? – спросил упавший женский голос.
– Я бы навсегда уехал, вы понимаете – почему? Но еду я на неделю, может, больше, не могу сказать, как пойдут дела.
– А ты сам не можешь ей позвонить?
– Нет. Не хочу! И вам я звоню вовсе не потому, что беспокоюсь о ней. Она же с приветом, прибежит ко мне на работу, начнет разузнавать, где я. Не хочу становиться всеобщим посмешищем.
– Почему – посмешищем? Ты поступаешь как порядочный человек, мы это ценим, Артем…
– Ой, хватит вам, Валерия Михайловна, давить на мою порядочность! Надоело, честное слово! Повторяю: я не люблю вашу Лику, помогите ей сами, потому что я больше не желаю идти на поводу у ее истерии.
– Мы делаем все возможное…
– Неправда! Вы не показывали ее врачам, боитесь, что она обидится на вас, поэтому меня вы просто кидаете в топку. А ведь она больна, помните об этом, все же Лика – ваша дочь. Я все сказал, до свидания.
Он отключил трубку, загасил сигарету, но довольным не выглядел.
– Кто такая Лика? – София имела право на этот вопрос, да и на второй тоже: – Жена?
– Хуже!
– А что может быть хуже?
– Знаешь, я и так испортил себе настроение, поговорив с ее матерью. Когда я разговариваю с ней, у меня растет комплекс вины, я начинаю считать себя негодяем. Потом расскажу, приеду и все тебе расскажу, хорошо?
– Хорошо.
София навестила Алину. Честно сказать, только сейчас она полностью осознала, что девочка далеко не в порядке. Прежде у Софии были другие цели, другие мысли. Маркел Кузьмич подтвердил ее опасения:
– Неважные дела, должен признать. Ее следует поместить в психиатрическую клинику…
– Какой ужас! Ничего нельзя сделать?
– По большому счету, ничего. И в клинике ей тоже не помогут, ну, на какое-то время отчасти восстановят ее нормальное психическое состояние, но куда же она потом-то денется? Где ей жить? Что она делать-то умеет? Не хотелось бы мне вас огорчать, София, но девочка кончит богадельней или дурдомом – кто заберет ее из этих двух организаций? Печально.
– У нее есть сестра… и тоже надежды на нее мало.
– Надо подумать, как ей помочь…
Открыв дверь ключом, София постояла в прихожей минуту-другую. Пальто Борьки – на месте, ох, сейчас разразится скандал! Он был в гостиной, говорил по телефону, и что-то подсказало Софии – не со своим подчиненным он разговаривает:
– Я же сказал еще вчера: не могу я на это пойти… Да? А кто думает о других?.. Не надо меня заставлять, я должен сам… Извини, жена пришла.
– Привет, – бросив сумку на диван, София упала в кресло.
– Я забыл трубку дома, поэтому и не звонил тебе, – выпалил он.
Пауза. София изучала своего мужа, заметила в нем нечто новое, отталкивающее, в то же время он ничего плохого ей не делал – по большому счету, как сказал бы Маркел Кузьмич.
– А почему ты не спрашиваешь, где я был? – изумился он.