Краба видная туманность. Призрак - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Шевийяр cтр.№ 19

Врачи, впрочем, уже считают его мертвым, считают его уже мертвым. Он вмешивается слишком редко, чтобы поколебать их убежденность, его пульс слишком капризен. Этот человек мертв, бубнят и бубнят они, он скончался как минимум три, а то и четыре года назад. Не будем преувеличивать. Краб, отрицать бессмысленно, не жив, но делать отсюда вывод, что он мертв… Краб не знает уже и сам. А вдруг, после всего-то? Он ощупывает себя, потом щиплет — трудно сказать. Не помешал бы скальпель. Он вновь опускает руки. Ничего не говорит. Ни за, ни против этого пребывающего там одновременно и весомого, и рассеянного тела. Чувственное-улетучившееся. Туманное. Сто килограммов закоснелости.

Уже наполовину обглоданные кошками, или таково только отталкивающее впечатление?

* * *

Краб врывается в лавку торговца льном.

— Четыре носовых платка и поскорее: у меня идет кровь, я потею, рыдаю и кашляю.

— Вот сюда, сударь; я лучше покажу вам наши саваны.

45

Это клей высшего качества, замечательный клей, без вранья, просто чудо, и к тому же он клеит все без разбора: картон и бумагу, конечно же, ну да их клеят все клеи, но к тому же еще и кожу, дерево, камень, фарфор, ткани, пластмассу, металлы, причем клеит их и в самом деле мгновенно и прочно, приклеивает раз и навсегда все, что клеится, клеит и не отпускает, клеит и держит, клеит воду, огонь, землю, клеит ветер, клеит холод, клеит ночь, клеит страх, универсальный, стойкий клей, наверняка лучший из всех возможных клеев, и он течет в жилах Краба — на что же он тогда жалуется?

* * *

Краб болен, это бросается в глаза; его столь знакомая нам голова отнюдь не походила ранее в такой степени на вертящийся табурет при фортепиано — но до чего неосмотрительно оставаться на сквозняке, когда тебя зовут Краб, а твоя соседка разучивает гаммы! Пора бы уже научиться о себе заботиться.

И все же подобное злоключение случается с ним уже не в первый раз. Крабу не привыкать. Весной, когда он слишком долго вдыхал запах сирени, обе его руки превратились в кисти сиреневых цветов. А подставив ухо журчанию ручейка, он обнаружил, что растеклись обе его ноги, намыли в прерии два расходящихся русла. Недоверчивым Краб может показать чучело головы выловленной в его левой ноге двенадцатифунтовой щуки.

Краб излишне чувствителен. Рано или поздно это его погубит.

Или еще, прошлой зимой, наслушавшись, сам того не желая, отголосков семейных разборок в квартире над ним (жена хочет сына, а распаленный муж требует девочку), Краб не мог подавить дрожи в коленках, и их чашечки в результате столкнулись с такой силой, что проникли друг в друга и сплавились в единое огромное колено. При этом сустав продолжал функционировать нормально, и вне этой здоровенной коленной шишки каждая нога сохранила свою относительную анатомию, собственную ляжку и лодыжку. Но уже этого небольшого изъяна в симметрии, как нетрудно догадаться, хватило для того, чтобы серьезно затруднить передвижение Краба, который теперь ходил только вполшага, причем совсем маленького, и к тому же не мог перепрыгивать через лужи.

Вот к чему приводит Краба насморк, что ни говори, весьма досадный.

46

И все же, самоубийство — слишком радикальное решение. Крабу просто хотелось бы избавиться от головы. У него нет никакого желания отказываться, например, от прогулок, от плавания или работ в саду. Для него самое большое удовольствие — растянуться на траве на солнышке. Беглая ласка кошки будоражит его жизнь не менее любовной истории, которая начинается среди нежностей, а кончается маленькой драмой расставания, больше ему ничего и не надо. Ну а голова для всего этого совершенно бесполезна, в самом деле излишня. Она способна скорее стеснять. Нескромная, будто чья-то чужая. Краб отлично без нее обойдется. И в ней гнездятся все мучения. Рассадник грустных мыслей, горячки, вшей и более щелочной, нежели печень, горечи. Это не колос, а головня. Она изменяет своему хозяину.

И посему, «нет» самоуничтожению. Краб надеется, что ему достанет мужества насадить ее на острие пики и пронести по улицам среди оплевывающих и освистывающих ее, эту грязную голову, толп.

* * *

Этой принадлежащей Крабу гипотезе надо воздать должное, подойти к ней осмотрительно и строго, но, справедлива она или нет, нельзя не согласиться с ним в том, что она, по меньшей мере, обоснована: в силу закона, который сопоставляет каждому предмету его противоположность и тем самым позволяет определить его путем антитезы, добро в противовес злу, смерть — рождению, почему бы не предположить, что, в противоположность самоубийству, существует некая форма самопроизвольного, сознательного зарождения? этакое рассеянное, колеблющееся сознание, этакая смутная, неуловимая как сквозняк крохотная душа, которая способна внезапно решить воплотиться, обрести тело, явиться в мир? Это наконец-то объяснило бы, почему некоторые люди кажутся такими счастливыми, что живут, и чувствуют себя и действительно в своей тарелке: это те, кто выбрал увидеть свет. Они выбрали час и место. Обеспечили себе все преимущества.

Краб, в свою очередь, и не догадывался о приближении этого счастливого события, еще накануне ничто не предвещало рокового исхода. Краб существовал ничуть не более других, каковые существовать так никогда и не будут, — бесчисленная компания, в которой он занимал свое место, и вечно бы длиться этому положению дел — но мы-то знаем, как все обернулось. Ты будешь носить это имя и влачить за собой вот эту тень. Краб так никогда по сути и не оправился от потрясения. Никогда не смирился по-настоящему с подобным положением. Та невероятная свобода, которую забрали вместе с ним. Это вынужденное пребывание на земле, использующей мертвецов в качестве кочек. Для Краба, которого снедает голод, в пустынной соли слишком много песка. Для Краба, которого снедает жажда, в морской воде слишком много соли. Да еще и раздражающее вплоть до кончиков ногтей присутствие самого себя и все это боевое товарищество…

Со смертью у Краба не будет никаких сложностей. Смерть загоняет часы обратно в маятники. Умереть — это внезапно никогда не рождаться. Краб первым забудет свое имя. Но он не ляжет под поезд — где тот поезд остановится? Он лучше последует за своей тенью, она сумеет отвести его туда, откуда он явился. Его дожидается его же уже не занятое место. Убить себя — это высадить открытую дверь. Ибо так говорит Краб.

* * *

Каждый прошедший день отдаляет Краба от жуткого дня его рождения.

47

Таким комфортным и беззаботным, исполненным праздной неги кажется быт голово… прошу прощения, брюхоногих моллюсков, настолько не обремененным ни обязанностями, ни ответственностью, что Краб, когда его спрашивают о ближайших планах, не скрывает своих намерений вскоре перейти в это состояние. И всякий раз его признание вызывает всеобщее возмущение. Это недостойно человеческого существа, слышит он раз за разом. Вы все вокруг обслюнявите. Неужели они надеются повлиять на него подобными доводами?

Слизняк пускает слизь не от зависти и не от ярости, даже не от эпилепсии; в отличие от слюны, она обходится без слов, это — гроздья пены, которые медленно расцветают на поворотах. Краб же устал сеять за собою отпечатки своих ног. С утра до вечера без малейшего роздыха, не считая нескольких слишком коротких остановок, он должен сеять, сеять в любое время года, в грязи и на снегу, отпечатывать на земле след своего каблука, на каждом шагу отстаивать свое тело у рыхлой почвы и постоянно рассеивать свои отпечатки — безо всякого толка, ибо они не заплодоносят, не приведут к рождению множества крохотных Крабов, ибо единственной луковицей, которую в завершение предприятия можно будет с выгодой посадить, окажется труп самого сеятеля.