Нефть, метель и другие веселые боги - читать онлайн книгу. Автор: Иван Шипнигов cтр.№ 9

Другие брали упорством, небрезгливостью и паранормальными способностями. Так, ведущий одной из популярных утренних программ, пользуясь отсутствием редактора, объявил себя главой съемочной группы и предложил уйти всем, кто хочет, пообещав оставшимся тяжкие испытания, невиданную славу и железное здоровье. Сбежали почти все. С ведущим остался лишь преданный оператор, за время работы в программе проникшийся безмерным уважением к теперешнему начальнику. Безумцы заперлись в маленькой неприметной подсобке на самом верху (башня к этому времени ушла в землю больше, чем наполовину) и каждое утро честно давали материал в эфир. Если команду блондинки не могли поймать потому, что патрулям пришлось бы арестовывать самих себя, то в случае с этими партизанами солдатам мешала честная логика: если нас никто не подкупает, значит, им попросту нечего есть; значит, они уже вышли или выйдут скоро – выползут в голодном обмороке. Откуда солдатам из оцепления было знать, что все намного проще.

Миллионы людей каждое утро вплотную, до отеков на лбах прижимались к экранам, мечтая разглядеть, в каких именно пропорциях чудотворец сегодня смешивает кал и мочу. Радикальная простота коктейля переносила его за грань добра и зла. Все знали, что произошло с Останкинской башней, и понимали, что целитель поступает так по необходимости, но, видимо, постоянная подсознательная готовность к апокалипсису – будь то сигнал «Атом» или просто революция – заставляла людей не зарекаться даже от такого средства выживания. Каждые пять – десять минут камера начинала клевать носом. Заметив это, ведущий подходил с живительным коктейлем к оператору, слышалось тихое чавканье, перемежаемое глухими, лягушачьими спазмами сраженного пищевода, и камера выпрямлялась на следующие пять – десять минут. Так продолжалось с неделю, потом участок башни, где находилась каморка целителя, скрылся под землей.

Говорят, что в эти грозные дни можно было увидеть и другие программы. Говорят, что видели в прямом эфире человека в судейской мантии, отчаянно бьющего молоточком по голове милиционера, который эвакуировал павильон – налицо был конфликт судебной и исполнительной власти. Говорят, что видели в креслах государственных новостных дикторов людей, тревожно вещающих о многомиллиардных бюджетных распилах. Наверное, это были топовые блогеры, но точно можно сказать, что долгожданной «свободе слова» радовались только они сами: во-первых, что от этого изменилось, а во-вторых, Екатерина Андреева в сотни раз красивее. Говорят, что в тоннелях метро видели лысого голого человека, обладающего сверхъестественной силой: он останавливал поезда, гнул рельсы, расшатывал подземные своды, и эти невероятные способности будто бы развились у него от специальной укрепляющей диеты, состоящей из собственных испражнений. Про оператора никто ничего не слышал. Говорят, что кто-то подробно снимал костюмерную одной передачи, посвященной моде и стилю, и по ярлычкам, по необорванным ценникам, по общему виду вещей всем стало ясно, что там сплошной черкизон. Говорят, будто обиженный помощник Якубовича дал разоблачающее интервью, в котором рассказал, что все съедобные подношения игроков продаются на Савеловском рынке, а на вырученные деньги покупаются все эти чайники и миксеры, и что это сложная, отлаженная схема, и что там большие деньги. Говорят… Да пусть говорят!

Башня становилась все меньше. Ласточки летали все ниже. Одно мы знаем точно. Страна, лишенная поддерживающей сетки вещания, всколыхнулась и оплыла, как выдернутая из корсета молодящаяся толстая тетка. Страна чесалась, зевала, слонялась, шаталась, валялась, спала.

Только двое оставались на связи. Один не сдавался, другая не переключала. Оборванный, худой и грязный человек в когда-то оранжевом галстуке украл у охранника из проходной в ближайшем офисе маленький черно-белый телевизор. Поставил его впритык к антенне, включил спрятанную заранее камеру. Вытащил из пакета важный реквизит: рваную обшивку с красных диванов, расстелил ее вокруг. Привычно сделал отсчет и зачастил: «Это программа «Пусть говорят» на Первом канале!» Глядя на себя в телевизор, он знал, что кто-то его еще смотрит, и поэтому он должен вещать до последнего. Где-то очень далеко, в морозном безжизненном космосе, перед телевизором сидела Нина Васильевна. Она не моргала; в наступающей тьме ее глаза переливались, светясь отраженным экранным светом.

2010 г.

Всемирная выставка инновационных технологий, проходившая в Москве в январе – марте 2010 года, забудется еще не скоро, если забудется вообще. В том морозном волшебном январе французский архитектор русского происхождения Эмиль Поташевич поставил величайший в истории архитектурный эксперимент: вокруг Останкинской башни он выстроил копию Эйфелевой. Французский ажурный чулок нежно облегал стройную русскую ногу, и даже пропорции длины примерно совпадали. Глядя на эти подсвеченные инеем башни глазами лилипута, невозможно было избавиться от величественной и волнующей иллюзии: женщина сидит на кровати, поджав одну ногу под себя, а другую, уже одетую, поставила на пол и сейчас где-то в ледяных облаках собирает в гармошку второй чулок. Кстати, слово «иллюзия» в те дни постоянно употреблялось в прессе; журналисты, в большинстве своем народ простой и не способный к стилистическим изыскам, наперебой вставляли это нехитрое словцо в свои статьи, принимая его за какой-то небывалый поэтизм.

Эмиль Поташевич в своих интервью не раскрывал главную тайну: кто заказал ему это башенное сочетание. Уклончиво и неясно говорилось о межправительственной договоренности, согласно которой в рамках года русско-французской дружбы планировалось осуществить другие, не менее масштабные проекты. Наш президент и в особенности премьер-министр дали в ту зиму массу интервью, но никто из журналистов и словом не обмолвился о башнях – наверное, все они от волнения забывали, о чем хотели спросить. Французы молчали тоже. Поташевич отвечал ясно лишь на один вопрос:

– Мы хотим сносить эту башню когда кончать выставка. Великий Эйфель не увидеть смерти своего детища (Поташевич произносил это слово с ударением на втором слоге), мы же выполнять свое обещание перед правительством и сносить после выставка.

– Но Останскинская башня не пострадает? – волновались красные от мороза журналисты.

– Вы не можете беспокоиться, ваша башня останется с вами. Вы дальше можете смотреть Петросьян, – улыбался учтивый француз, искренне желая сделать приятное русским друзьям, о вкусах которых он успел составить превратное, но не лишенное оснований мнение; но русские друзья принимали это за грубую злую шутку и обижались, и красная от мороза грудастая девица в кокошнике совала дорогому гостю хлеб-соль чуть ли не в лицо.

Вежливый француз принимал это за особенности русского обычая. Диалог культур все же не клеился.

По-настоящему он наладился в конце февраля, когда двойная башня начала непредвиденное и слишком поздно замеченное вещание.

Первой к Останкино потянулась московская молодежь. Студенты и студентки, несмотря на мороз, прогуливались возле архитектурного чуда, фотографировались, целовались. Многие девушки, не боясь застудить свои нежные придатки, ходили в чулках и, презрев условности, приподнимали полы пальто, демонстрируя фотографировавшим их парням расчерченные сетчатым узором юные бедра. На некоторых из них под чулками были теплые колготки, но все равно поток пострадавших от башен, вскоре хлынувший в московские больницы, начался именно с этого тоненького чулочного ручейка. Признаться, эти тихие московские девушки чересчур напоминали бы обыкновенных проституток, если бы не выражение девственной скромности, поселившееся на их лицах в те дни. Не боясь быть вульгарными, они были просто красивы; и кто знает, отчего так? Что за таинственные лучи так сильно изменили лица юных москвичек? Задумываясь над этими вопросами, мы рискуем отвлечься от нашего повествования.