– Но это точно оно! – упорствовала Кит. – А кто такой Томас Коул? Он живет в этих краях?
– Жил когда-то, – кивнула директриса. – Много лет назад. Он умер в середине девятнадцатого века.
Глава тринадцатая
– Да, Томас Коул – известный художник, – подтвердила Рут. – Удивлена, что ты о нем не слышала. Он основал Школу реки Гудзон и прославился своими пейзажами.
Разговор с Рут случился на следующий день после маминого звонка. После уроков Кит позвала ее погулять в сад, к дальнему берегу пруда. На улице было пасмурно и ветрено; ничто не напоминало о недавних ярких осенних днях. Впрочем, Кит такая погода вполне устраивала, поскольку полностью соответствовала ее настроению. Запихнув руки поглубже в карманы джинсов, она хмуро смотрела на голые ветки кустов и черные силуэты деревьев, уже потерявших листву.
– И он умер? – уточнила она.
– Давно! Он умер молодым, ему было лет сорок, может, чуть больше. Мы изучали его творчество на дополнительных занятиях в моей старой школе.
– Значит, вот где ты о нем узнала. Линда тоже ходила на эти занятия? – Кит очень надеялась услышать положительный ответ, но Рут ее разочаровала.
– Нет. Линда – не любитель дополнительных уроков. А с чего вдруг такой интерес к Томасу Коулу?
Кит устало потерла лоб. Голова болела, причем девушке уже начинало казаться, что тупая давящая боль мучает ее всю жизнь. Иногда причиной была музыка, которая накатывала волнами и разбивалась о Кит изнутри, оставаясь неслышной для других. Иногда боль усиливалась в ответ на усталость и тщетные попытки разобраться в том, что же творится в Блэквуде.
– Я совсем запуталась, – тихо проговорила Кит. – И даже не знаю, с чего начать.
– Что случилось? – спросила Рут. – Наверное, что-то из ряда вон, раз ты притащила меня сюда.
– Вчера вечером я разговаривала с мамой в кабинете мадам Дюре, – кое-как собралась с мыслями Кит. – Там на стене висит картина, репродукция пейзажа с озером. Мадам сказала, что это Томас Коул.
– И?
– Линда рисует это же озеро. Более того, одна из ее картин практически повторяет ту репродукцию. Освещение, выбор цвета, небо – она рисует в точности как Томас Коул.
– Вот почему ты спросила, ходила ли она на дополнительные занятия.
– В этом случае у меня было бы хоть какое-то объяснение, – вздохнула Кит. – Например, что Линда неосознанно подражает его стилю. Но если она не посещала занятия, тогда этот вариант отпадает. Должен быть другой ответ.
– Т. К., – тихо сказала Рут.
– Что?
– Инициалы Т. К., которыми Линда решила подписывать свои картины.
– Т. К. значит Томас Коул? – Кит даже остановилась, чтобы обдумать эту мысль. – Но тогда Линда должна его знать, просто обязана! Наверное, она где-то увидела работы Томаса Коула, может, посмотрела передачу о нем по телевизору – и настолько впечатлилась, что теперь пытается ему подражать. До такой степени, что использует его инициалы. Вдруг она думает, что они принесут ей удачу?
– Нет, – покачала головой Рут. – Прости, но твоя версия не выдерживает никакой критики. Я бы очень хотела с тобой согласиться, но не могу.
Ветер взъерошил сонную гладь пруда; отражения деревьев сморщились и заволновались, словно живые. На том берегу остроконечные крыши Блэквуда врезались в серое небо. Дом следил за девушками пустыми глазницами окон.
Задняя дверь внезапно распахнулась, и на пороге кухни появилась Лукреция с большим мешком мусора для сжигания. Серый облик экономки был под стать осеннему дню.
– Уж она-то точно не уволится, – пробормотала Рут. – Я как-то спросила про нее мадам Дюре. Оказывается, Лукреция работала на ее родителей, когда мадам была еще ребенком. Может быть, она не слишком умна, но у них считается чем-то вроде семейной реликвии, – хмыкнула девушка.
– Натали не уволилась, ее заставили уйти, – сказала Кит.
– Но мадам ведь объяснила, что у Натали скоро свадьба.
– Да, вот только я ей не верю. Натали изо всех сил держалась за эту работу. Если у нее и был парень, она ни разу о нем не упоминала. Как-то странно, если учесть, что она должна вот-вот выйти за него замуж.
– Но зачем мадам ее прогонять? – нахмурилась Рут. – Лукреция не умеет готовить. Вчерашний цыпленок, кажется, до сих пор стоит комом у меня в желудке. Ужины Натали замечательно скрашивали вечера в Блэквуде. Я думаю, все по ним скучают.
– Натали согласилась рассказать мне о поместье. И мадам зашла на кухню как раз во время разговора. Она была просто в бешенстве. Уверена, она поэтому и заставила Натали уйти.
– Но что такого рассказала тебе Натали? – История Блэквуда явно интересовала Рут куда больше, чем судьба кухарки. – Что ты узнала?
– Тебе вряд ли понравится. Ты же помнишь, что раньше Блэквуд принадлежал некоему мистеру Брюэру? Так вот, вся его семья – жена и дети погибли во время пожара. И он сошел с ума, никак не мог поверить, что их больше нет. До самой смерти жил тут один, разговаривал с ними, покупал детям игрушки и все такое.
– Мистер Брюэр умер в этом доме? – Голос у Рут был странно напряженный.
– Да. Много лет спустя. А почему ты спрашиваешь? – Кит заглянула ей в лицо. Судя по его выражению, Рут пришла в голову какая-то идея.
– Ты что-то знаешь?
– Нет, я ничего не знаю, – ответила Рут. – Это всего лишь предположение.
– О чем ты? – не отставала от нее Кит.
– Я не хочу сейчас об этом говорить. Сперва мне нужно подумать и кое-что проверить. Ты вроде сказала, что женщину, которая приходит к Сэнди во сне, зовут Эллис? И она из Англии?
– Сэнди так решила. Из Англии или Шотландии. Там должны быть болота.
– Она никогда не упоминала ее фамилию?
– Нет.
– Тогда мне нужно в библиотеку, – сказала Рут. – Если моя догадка верна, я с тобой поделюсь. Но тебе лучше приготовиться. Если я права, это будет просто бомба.
В ту ночь к ней, как обычно, пришла музыка. На сей раз мелодия была тихой, словно колыбельная. Она несла за собой спокойные, мирные образы: лунный свет заливает подушку спящего ребенка; ветки деревьев покачиваются за окном на легком вечернем ветру; светлячки порхают над зеленой лужайкой; влюбленные парочки тихо смеются на ступенях дома.
«Я сплю, – говорила себе Кит. – Я знаю, что сплю, лежу в кровати, над которой висит балдахин; в комнате темно, и никакой музыки на самом деле нет. Мне просто снится сон. Когда я проснусь, будет утро. Я спущусь вниз к завтраку, потом пойду на занятия, и музыка исчезнет, будто ее никогда и не было».
Сквозь мелодию вдруг пробился мужской голос – резкий, но в то же время нежный:
– Исчезнет лишь на время. Лишь на время. И вернется вновь.