Добрые люди - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 51

– Клянусь, кабальеро… – Он сладострастно облизывает сальные губы, чтобы последний раз насладиться только что уничтоженным фрикасе. – Нигде вы не встретите таких женщин, как в Париже.

Дон Эрмохенес и дон Педро не отвечают – ни тот ни другой не склонны вести подобного рода разговоры, – и слова Брингаса повисают в тишине. После трех безрезультатных попыток вернуться к разговору взбалмошный аббат в конце концов смиряется и готов сменить тему; однако сперва внимательно и расчетливо поглядывает из-за стакана с вином на своих приятелей: так смотрит человек, когда исследует почву в поисках опоры, а в итоге встречает непреодолимое препятствие. Непреодолимое, разумеется, до поры до времени.

– Что касается вашего разочарования, – говорит он, меняя тон, – по-моему, отчаиваться не стоит. Такие вещи быстро не делаются. Не всегда получается прийти на готовенькое.

– Вы же знаете, наши средства ограничены, – говорит дон Эрмохенес.

– Не теряйте веру, сеньоры. Вера – это главная религиозная добродетель. Все рано или поздно уладится, а пока – не попросить ли нам еще бутылочку? Когда есть вино на столе, есть и надежды в сердце. – Он смотри на них, улыбаясь. – Как вам поговорка, а?

– Неплохо.

– Это я сам придумал. Из сочинения, над которым я сейчас работаю, под названием «Гигиенический и философский трактат об онанизме как благодеянии человечества».

– Ну и ну. – Дон Эрмохенес смущенно моргает.

– Название многообещающее, – усмехается адмирал.

Брингас обмакивает кусок хлеба в остатки соуса, тщательно вытирая тарелку. Ясный свет, падающий из окна, придает костлявому, плохо выбритому лицу под париком, сплошь состоящем из спутанных и жирных колтунов, изнуренный, болезненный вид.

– Основная идея, – поясняет аббат, – состоит в том, чтобы показать, скольких тиранов лишилось бы человечество, если бы…

Адмирал хладнокровно останавливает его:

– Не утруждайте себя. Суть нам ясна, и этого вполне достаточно.

Дожевывая остатки ужина, аббат смотрит в окно на людей, фланирующих по улице. Внезапно его худые бледные губы искажает гримаса ярости.

– Но чаще всего, – говорит он с неожиданным презрением, – раб заслуживает своего тирана… Взгляните, господа, на эти волосяные пирамиды, наштукатуренные помадой, завитые щипцами и переполненные тщеславием… Подумать только: в Париже парикмахер получает больше любого ремесленника, а кое-кто похваляется тем, что знает сто пятьдесят способов укладки дамских или мужских париков! А тряпки?! Кто мне объяснит, на кой черт нужны все эти иудейские лапсердаки под названием сюртуки, которые не так давно вошли в моду? Или мания, чтобы все кругом – жилеты, камзолы, штаны – было в полоску, потому что, видите ли, модных портных вдохновила шкура зебры в королевских покоях? Черт бы нас всех подрал! Никто не влезет в долги ради того, чтобы купить книгу, но никто при этом не откажет себе в роскоши каждое воскресенье красоваться в новом камзоле; мало того, кое-кто из этих щеголей до сих пор не расплатился с теми, кто создал для него этот шедевр… Представляю, сколько было бы шуму, если бы полиция заставила каждого носить на груди чек от портного!

– В Мадриде мода также требует своих жертв, – вмешивается дон Эрмохенес.

– Да, но здесь, в Париже, она оправдывает собой абсолютно все. И все собой объясняет. Чего только не услышишь! «Затмение», «Сгусток горячего воздуха», «Прическа королевы», «Фанфан», «Какашка собачки мадам Полиньяк»… А с какой тупостью все следуют моде, как будто за несоблюдение им голову отрубят! Вот куда уходят все деньги, пока скромный трудяга зарабатывает свои жалкие сольдо, а бедняки и вовсе голодают!

– Однако следует признать, – возражает адмирал, – что здесь голодают все же не так, как в Испании.

Брингас улыбается сардонически, с вызовом.

– Одно ваше слово, и я отведу вас туда, где царит настоящий голод. Чтобы вы увидели собственными глазами лицо голодающего Парижа – оно вдали от всего этого. – Он презрительно кивает на элегантно одетых людей, шагающих по улице мимо них. – Всего в нескольких кварталах отсюда вы увидите настоящую Францию!

Улыбка сползает с его физиономии, сменяясь тенью скорби. Затем, уже с совершенно иным выражением лица, которое тоже появляется внезапно, подобно маске, аббат вопросительно взирает на опустевшую тарелку. В заключение делает долгий глоток вина и вытирает рот тыльной стороной руки с чрезмерно отросшими ногтями. На манжетах его камзола, как и под платком, затянутым на шее, виднеется потрепанная, но все же чистая рубашка.

– Голод не ведает государственных границ, сеньоры. Он всюду один и тот же… Это я вам говорю, а уж в этих делах я разбираюсь… Какие только невзгоды не приходится терпеть мудрецу, который не умеет мстить ни простолюдину, ни властителю! Я голодал здесь так же, как в Испании и Италии. Голодал посильнее, уверяю вас, чем улитка на палубе корабля… Это, как вы понимаете, фигура речи.

– Зачем же вы покинули родину? – интересуется адмирал.

Аббат ставит локоть на стол и устраивает на нем подбородок. Вид у Брингаса трагический.

– Родина – слово амбивалентное, – изрекает он. – Моя родина там, где мне перепадает кусок хлеба. А также бумага, перо и чернильница, если это возможно.

Ни театральная поза, ни речи аббата не трогают дона Педро.

– А помимо этого? – настаивает он.

– Мне необходим был воздух. Свежий воздух! Свобода, одним словом, хотя я и вообразить не мог, что именно здесь мне будет суждено познать тюрьму и бесчестье.

– Вот как… – Адмирал кладет в рот кусочек фрикасе, не спеша пережевывает и, прежде чем сделать глоток вина, вытирает губы салфеткой. – Так, значит, вы побывали в тюрьме? Здесь, во Франции?

Аббат высокомерно поднимает голову.

– Да, я познал Бастилию, где мой дух – как говорится, нет худа без добра – закалился в солидарности с теми, кто страдает. И мне не стыдно в этом признаться! Именно в Бастилии я научился быть терпеливым и ждать своего часа.

– Какого часа? – спрашивает сбитый с толку дон Эрмохенес.

– Страшного часа отмщения, который сотрет с лица земли ненавистную монархию.

– Господи помилуй!

Повисает неловкая тишина, в продолжение которой библиотекарь и адмирал представляют себе Брингаса, который затачивает топор, одновременно выстраивая в алфавитном порядке имена своих обидчиков. «Картина необычная, – думает адмирал. – Однако вполне вероятная».

– Не могу согласиться с тем, что вы говорили о Франции, – в конце концов подает голос библиотекарь. – Я вижу огромную разницу с нашей родиной… По дороге из Байонны мы любовались плодородной почвой, полноводными реками, зелеными равнинами. Разве можно сравнить Францию с нашей каменистой землей, сухой и бесплодной? С суровой испанской равниной, которая обрекает нас на нищету?

Аббат с силой ударяет ладонью по столу.