При этом восклицании отец Григорио патетически выбросил руку, направив указующий перст вниз, словно бы ожидая, что присутствующие и в самом деле упадут на пол. Однако вместо этого он неожиданно услышал звук, напоминающий приглушенный стон раненого животного. Это был Филипп Дижон. С риском вывихнуть челюсти, тот отчаянно зевал, тщетно пытаясь прикрыть распахнутый рот кулаком.
Жанна хихикнула, Альберт деловито кашлянул. А отец Лукас лишь поднял брови и пожал плечами.
– Извините, – неловко проговорил Филипп, – так о чем мы тут спорим?
Отец Григорио понял, что спорить дальше совершенно бесполезно. На всякий случай он еще раз долго и пристально посмотрел прямо в глаза Альберту. Но тот лишь отрицательно покачал головой.
Прошептав что-то, напоминающее проклятие, отец Григорио резко развернулся и направился к выходу. И тут, прямо в дверях, он столкнулся с молодым человеком, который как раз пытался войти. От неожиданности отец Григорио нечаянно наступил ему на ногу. Реакция вошедшего оказалась совершенно неадекватной. Издав крик боли, он невольно и с большой силой оттолкнул священника, от чего тот упал на пол не хуже, чем Иосиф от слов Матфея.
– Да что же это за место такое! – воскликнул отец Григорио, вскакивая. – Сборище безумных паяцев! Анафема на всех вас! Анафема!
С этими словами посланец Ватикана бегом выбежал из ресторана, громко хлопнув дверью. А Марк, ибо это был он, так и остался стоять, неуклюже поджав раненую ногу, которую только что отдавил священник, и глядя на всю компанию с выражением боли и одновременно полнейшего непонимания…
* * *
– Шаг! Выпад! Закройся! Шаг! Выпад!
…Урок фехтования продолжался уже третий час, но никто из участников этого действа, или, правильнее сказать, ритуала, и не думал смотреть на часы. С того момента, как все карты были раскрыты, прошла уже неделя, и, таким образом, это был уже далеко не первый урок, который маэстро Дижон давал Альберту в его новом качестве. В качестве самого сильного ученика школы.
– Атака с действием на оружие! Парад! Фруассе! Рипост!
В принципе, все догадывались, что Великая Миссия вряд ли просто так отпустит Альберта, и, рано или поздно, ему придется уехать. Филипп Дижон, не слишком хорошо понимая, что будет дальше, скорее почувствовал, чем осознал необходимость передачи всего своего мастерства Альберту и принялся старательно, щедро обучать его, давая по два, а иногда и по три урока в день.
Почувствовал не сразу, поверил не до конца. Но понял, что если кто-то и способен подхватить и продолжить, довести до конца (если этот конец вообще существует) его собственное, почти мистическое служение клинку, то это только он, Альберт. Этот странный человек с умными, проницательными глазами, тренированным телом взрослого мужчины и совершенно неуместным детским мировосприятием.
– Вапад! Пассато ди сотто! Повтор! Парад! Флан-конада!
В зале присутствовали только учитель, ученик, Жанна и отец Лукас. То есть почти все посвященные этого нового, неожиданного сообщества. Почти, потому что Марк в этот час был на очередной перевязке у лекаря мсье Перигора.
Филипп Дижон остановился и снял маску:
– Так вот, запомни, Альберт… И ты, Жанна, слушай как следует и мотай на ус! Да, значит, моя школа считается… нет, не считается, а является эталоном преподавания классической техники фехтования. Ты мог заметить, что мое отношение к канонической технике сродни поклонению. Ибо то, что создано кровью мастеров, не может не быть совершенным. Однако многолетнее оттачивание этого канона – не самоцель нашего фехтования! Здесь важно то, что, возводя высокую технику в культ, мы одновременно избавляемся от нее!
Адепты подлинной классики не думают о технике, техника присутствует в их движениях как бы сама по себе, она сама является их неотъемлемой частью! И тогда наши мысли, наши чувства обретают свободу и устремляются к духовной составляющей поединка. А вот каким будет этот дух – сильным или слабым, темным или светлым, разрушающим или созидающим – зависит от уровня нашей техники, ее отточенности и близости к эталону. И вот в этом и состоит весь наш секрет. Как там сказал твой наставник? «Когда подражают движениям хороших тел и душ, правильным будет прямое и напряженное положение тела, с устремлением всех членов тела, главным образом, прямо вперед…»
– Это не отец Григорио сказал, а Платон, – поправил брата отец Лукас, – Платон, ученик Сократа и учитель Аристотеля.
– Да знаем мы, – отозвался Филипп, – прямое и напряженное положение тела – это идеальная боевая стойка, устремление прямо вперед – это атака выпадом… Помнишь, когда-то давно, в самом начале нашего знакомства, ты спрашивал о смысле показа укола. Да, есть много технических, прикладных смыслов этого противоестественного элемента. Однако куда важнее его сакральный смысл. Это платоновское устремление вперед… Это прокалывание пустоты… Движения, пробуждающие древний дух… Как выясняется, наиболее правильные движения знаю только я!
Филипп опустил на лицо решетку маски и продолжил урок. Солнце за окном клонилось к закату. Урок заканчивался. Оставалось дождаться Марка, чтобы всем вместе выпить по чашке кофе, обсудить пройденный материал и разойтись по домам. И когда дверь в зал без предупреждения открылась, в первый момент никто не удивился.
Но в следующую секунду в зал быстро и молча зашли шесть человек. Это были довольно молодые люди, разного роста, но почти одинакового идеального телосложения. Когда последний из них плотно закрыл за собой дверь, они обнажили дорогие боевые шпаги.
– Тысяча чертей! – воскликнул Филипп. – Что это за клоунада?!
– Это миссионеры, – тихо проговорил Альберт, – и они чего-то хотят.
Один из пришедших сделал шаг вперед и с заметным немецким акцентом произнес:
– У нас есть совершенно четкие указания относительно этой миссии. Вы можете отдать нам все, что сумел записать наш брат Альберт, добровольно, и тогда мы избежим кровопролития.
Жанна находилась совсем рядом с говорившим. Ну, конечно, ее опять не приняли в расчет. Она же девушка. Всего лишь девушка.
И, прежде чем Филипп Дижон, мгновенно побагровевший от гнева, успел что-либо сказать, она неожиданно легко подпрыгнула, развернулась в воздухе и хлестко ударила парламентера ногой в лицо! Удар, сопровождаемый хрустом сломанного носа, отбросил мужчину на руки товарищей, ноги его обмякли, шпага выпала из рук. Жанна хотела было ударить второй раз, но предпочла подхватить выпавшую шпагу. На всех троих (отец Лукас, конечно, не в счет) эта шпага оказалась единственным боевым оружием.
Быть может, отец Лукас и не прочь был вступить в переговоры, но поступок Жанны сразу перечеркнул такую возможность. Жанна, Филипп Дижон и Альберт сомкнулись в маленькое боевое построение, а пятеро гостей (шестому понадобилось время, чтобы прийти в себя) двинулись в атаку.
– Маэстро, опустите, пожалуйста, маску на лицо, – произнес Альберт, одновременно срывая кожаный бутон со своей тренировочной рапиры.