Семь грехов радуги - читать онлайн книгу. Автор: Олег Овчинников cтр.№ 10

– Ты и сейчас говоришь немало.

– Угу, – сухо соглашается Маришка и, отвернувшись к мойке, пускает воду и начинает сосредоточенно намыливать чашку из-под кофе. Вид у нее при этом – как у плененного «белыми» Мальчиша-Кибальчиша: «А больше я вам ничего не скажу!»

Потеряв основного свидетеля, сиречь потерпевшего, Пашка переключается на второстепенного. На меня.

– Вот эту часть твоего рассказа я, честно сказать, понял меньше всего, – признается он. – При чем тут какое-то наглядное греховедение? Для наглядности вам бы в чай сыворотку правды впрыснули или что-нибудь наподобие, для развязки языка. Вот тогда бы вы сами друг другу все рассказали, как на духу: кто согрешил, когда и сколько раз. Тут же принцип действия иной, замешанный на идиосинкразийной реакции.

Маришка фыркает, не оборачиваясь. Когда-то она заявляла мне, что у нее аллергия на слово «идиосинкразия». И наоборот.

– Почему, собственно, пустословие? – не отвлекаясь, спрашивает Пашка. – Потому что княжна, прежде чем… – короткая пауза, – скажем так, сменить цвет, о чем-то… – пауза подлиннее, – скажем так, долго и увлеченно разглагольствовала? И потому что именно фиолетовым цветом в соответствии с каким-то там «календариком» Господь Бог маркирует грешников, уличенных в пустословии? Дай-ка, говорит… в смысле, изрекает – я его молнией стукну. Он станет фиолетовым… в крапинку! А вы не предполагали тут случайного совпадения? И календарик… Вы его, кстати, не потеряли? Мне бы взглянуть…

Перестаю подпирать спиной дверцу холодильника, послушно шаркаю в прихожую, на ходу пожимая плечами.

Может, и вправду совпадение. Даже скорее всего. Просто Маришка после эмоциональной накачки, полученной во время проповеди, была подсознательно готова к чему-нибудь эдакому… неадекватному. А я, хоть все эмоции, точно подобранные слова и интонации самаритянина и прошли мимо меня, как пишут в заключении патологоанатомы, «не задев мозг»… все равно немного растерялся. Принял без возражений первое попавшееся объяснение.

А вот Пашка – молодец, сразу отделил зерна от плевел, мистическую бутафорию от криминала, совсем как Атос. Сударыня, вы пили из этого бокала?..

С другой стороны Пашке легко демонстрировать рациональный скептицизм. Его ведь не было с нами вчера. И вряд ли ему когда-нибудь доводилось видеть, как лицо любимой на глазах становится незнакомым, как на фиолетовой коже ладоней светлыми шрамами проступают линии жизни, а губы сливеют, точно от холода… Еще точнее – с холода. Копирайт – Маяковский.

Зажмуриваюсь, мысленно представляя то, что только что насочинял. Жжжуть!.. Мурашки по спине…

Кого я обманываю? Зачем? Я ведь тоже вчера не заметил никакой динамики, обратил внимание уже на свершившийся факт. Нет, ведь обязательно нужно было домыслить, экстраполировать, напугать самого себя до полусмерти!..

Быстро нашариваю в кармане куртки календарик-закладку и бодро шагаю из неосвещенной прихожей в кухню, где солнечно и людно.

– Ага, уже что-то… Положи-ка вот сюда, – требует Пашка, и я опускаю на псевдомраморную пластиковую столешницу нашу единственную улику, прямоугольник из плотной гладкой бумаги. Сейчас это закладка.

Не прикасаясь руками, Пашка ссутуливается над столом, мгновенно утрачивая чванливую осанку, и вроде бы даже обнюхивает цветную полоску, поводя носом, как кролик, почуявший морковку. Кроличьи его глаза сосредоточено выпучены, так что сама собой приходит глумливая мыслишка: ах, если бы не линзы, они б, наверное, выскочили из орбит и покатились вприпрыжку по гладкой, недавно протертой поверхности стола… Пришлось отвернуться, чтобы спрятать улыбку.

– Ну ладно, не убий, не укради… Это я могу понять и даже одобрить. Но зависть-то! – Пашка поднимает глаза от стола. Спина немедленно принимает прежнее неестественно прямое положение. – Разве это грех? Это ведь даже не поступок, это свойство души, черта характера.

– Грех, причем один из основополагающих, – уверенно отвечает Маришка. Вода уже не журчит в мойке, Маришка стоит к нам лицом и концом перекинутого через плечо полотенца вытирает рюмку из цветного стекла – напоминание о вчерашнем «снятии стресса». – Сама по себе зависть, затаенная в душе, безвредна. Но именно она, вырвавшись на волю, становится первопричиной большинства предосудительных поступков, как перечисленных в списке, так и не вошедших, более мелких.

– А алчность? Почему тогда ее нет? Я, конечно, варюсь в этом котле не так давно… Я имею в виду общение с потенциальными и патологическими грешниками… Однако, успел уразуметь, что люди становятся преступниками чаще всего из-за денег.

– Частный случай, – отмахивается Маришка. – Алчность – это зависть к тем, у кого больше денег, и к тем благам, которыми они вследствие этого обладают… Только не думайте, что это я придумала. Это все толстый вчера…

– Мда… – как-то неуверенно изрекает Пашка. – Как говорится, тут на трезвую голову не разобраться… Дай-ка рюмочку! – Он протягивает руку Маришке раскрытой ладонью вверх.

– Ты же за рулем! – урезонивает та.

– К тому же коньяк мы вчера весь допили… – вспоминаю с оттенком сожаления.

– Ты давай, давай… – настаивает Пашка.

Маришка прекращает протирать рюмку и аккуратно ставит ее на Пашкину ладонь.

– Ага, – рюмка на ладони подплывает ко мне. – Подержи-ка! – просит Пашка вместо того, чтобы просто поставить на стол.

Недоумеваю слегка, однако, послушно принимаю тонкий сосуд на витой ножке и некоторое время кручу в пальцах, пока Пашка возится со своей визиткой.

Визитка пухлая, трещит буквально по всем молниям, однако до прежнего Пашкиного дипломата ей далеко. Пашка никогда раньше, сколько я его помню – то есть пять лет учебы в Универе – не расставался с ним. Даже в туалете. Даже когда мы на День Космонавтики забирались на фонтан перед Главным Зданием. Не скулил, не ныл, поскольку ручка дипломата была зажата в зубах, зато как стонал!.. Но держал. А в столовой он клал дипломат на стол и уже поверх него ставил поднос с едой. Так, аргументировал Пашка, меньше наклоняться. И однажды чуть было не сдал его вместе с использованным подносом, положил уже на медленно ползущую конвейерную дорожку и опомнился, только когда младший брат чемодана надежно застрял, не вписавшись габаритами в окошко посудомойки, и перекрыл движение следующим за ним тарелкам и стаканам. Звону было – Федора отдыхает! Копирайт – Чуковский.

Не удивлюсь, если и в с среднюю школу Пашка таскался с ним же, огромным, черным, тогда еще не таким обшарпанным, с трехзначным – на взломщика-недоумка – кодовым замком. В дипломат этот помимо блочной тетрадки и нескольких учебников (как правило, не по теме) легко помещались две ракетки для большого тенниса, огромное яблоко и вышитая подушка-думка. Пашка подкладывал ее под щеку, когда засыпал прямо в аудитории, выставив перед собой раскрытый учебник и тем самым символически спрятавшись от лектора. Иногда в такие моменты я брал с парты его сложенные на специальную тряпочку очки и заботливо надевал их Пашке на нос. Чтобы сны лучше видеть.