То же самое – я был почти уверен в этом – произошло и со мной. Наш поезд давно покинул кольцевую ветку, о чем нас наверняка предупредил бы машинист, если бы не сломанное переговорное устройство. И скорее всего, смена маршрута произошла сразу после «Сходненской»: не зря мы там так долго проторчали. А сейчас мы движемся, наверное, по той самой недостроенной белой ветке. Именно этим объясняются и незнакомые названия станций, и необычное, может быть, аварийное освещение Роликоподшипниковской.
Вот как все оказывается просто и скучно. И ни тебе неожиданностей, ни тебе приключений.
Я зевнул и принялся рассматривать пейзаж за стеклом, с одной стороны, постоянно меняющийся, с другой, на удивление однообразный. Вот только неожиданная вспышка синего света вдруг привлекла мое внимание.
Что такое? Синий семафор?
Через какое-то время я заметил вторую вспышку. И решил, раз уж ничего более интеллектуального не приходит на ум, начать их считать. И досчитал до четырех, прежде чем с какой-то тоскливой обреченностью осознал, что все это уже было…
Я точно так же стоял, смотрел в темноту за окном и считал, считал, считал… В тот вечер… вернее, в ту ночь три года назад, когда мы окончательно расстались со Светой. Она ушла тогда на какую-то дискотеку, а я – то ли не смог, то ли не захотел пойти с ней, а скорее всего, просто понадеялся, что если я никуда не пойду, то и она никуда не пойдет. Как оказалось – зря.
Я остался один в ее комнате, от нечего делать просто смотрел в окно и ждал. Она уже изрядно задерживалась: часов в комнате не было, но по потемневшему осеннему небу, по сначала загоревшимся, а потом погасшим фонарям на улице я понимал, что прошло довольно много времени. И тогда я начал дробить его на сегменты при помощи… Отгадайте чего? А со второй попытки? Ну ладно, попробуйте еще раз! Все, вы проиграли. Я измерял время посредством холодильника.
Вот сейчас, говорил я сам себе, как только он включится еще раз, я услышу в коридоре ее звонкие шаги. Потом она попытается открыть дверь своим ключом, заметит, что та уже открыта и распахнет ее с удивленно-радостным приветствием: «Как? Ты еще не спишь? Немедленно в постель! Через десять минут приду, спрошу, что снилось. И не вздумай соврать!»
С тех пор, как я подумал об этом впервые, холодильник начинал дребезжать и снова замолкал тридцать восемь раз. А на тридцать девятый я действительно услышал в коридоре ее шаги. Только они были не звонкими, как обычно, а шаркающими и какими-то неуверенными, словно она с трудом вспоминала дорогу к собственной двери.
Затем на пороге появилась она, застыла, судорожно вцепившись в дверную ручку, такая раскрасневшаяся, заметно нетрезвая… и уже не моя.
И хотя холодильник только накануне был разморожен, это слабо оправдывало ее в моих глазах…
Для сравнения скажу, что вспышек синего света за окном я насчитал сорок четыре. И лишь после этого понял, что поезд, машинист или, быть может, сам тоннель просто издеваются надо мной.
Точно так же, как, к примеру, издевается над тобой троллейбус, которого ты битых полчаса ожидаешь на остановке. Ты томишься, как тесто в кастрюле, поминутно взглядываешь на часы, думаешь, что, может быть, именно сегодня нужный тебе маршрут отменили, жалеешь, что так и не научился курить, потому что, по твоему глубокому заблуждению, курящим людям течение времени подвластно в гораздо большей степени, чем не-. А троллейбус тем временем спокойно стоит за углом и порой, дразнясь, высовывает оттуда кончики рогов, ведь все его действия направлены только на то, чтобы довести тебя до состояния тихого помешательства. Он ловит своими рогами, точно антеннами, «Европу Плюс», подмигивает левой фарой водителю, отраженному в зеркальце заднего вида, и спрашивает его гудящим, заговорщицким голосом: «Ну что, все еще ждет? Сбегай-ка на угол, проверь! Надо же, какой упрямый попался!»
Я знаю всего один способ выйти победителем из этого противостояния. Нужно просто притвориться, что ты никого не ждешь, а если и ждешь, то получаешь от процесса ожидания ни с чем не сравнимое удовольствие. Прежде всего надо перестать метаться по остановке, сесть на лавочку со вздохом колоссального облегчения и как можно дальше вытянуть ноги. Ни в коем случае нельзя смотреть на часы! Это его только возбуждает. Лучше всего в этот момент что-нибудь читать. Если под рукой нет книги или на худой конец газеты, можно изучать схему маршрута троллейбуса, интервалы его движения в часы пик или что там еще пишут на стенах остановки? Или с детским увлечением пересчитывать пузырьки на глянцевой рекламе напитка, низвергающего имидж до уровня полного ничто. И думать, постоянно думать (он же, разумеется, умеет читать твои мысли), что ты не успеешь, прочтешь только половину схемы маршрута, когда этот стремительный троллейбус стрелой вылетит из-за угла, и ты так и не узнаешь, что же будет после остановки «64-я городская больница», а ведь без этого знания тебе… Додумать ты как правило не успеваешь, потому что троллейбус с понурым видом уже подъезжает к остановке. Вот такой вот нехитрый способ.
Я, правда, еще ни разу не использовал его применительно к поездам метро, которые принципиально не хотят останавливаться. Но почему бы не попробовать?
И я попробовал. Результат, как я и предполагал, оказался неизменным и превосходным. А главное, почти незамедлительным. Я дочитал ровно до середины несколько неуклюжее на мой взгляд стихотворение, в котором не было ни рифмы, ни размера, зато присутствовала вычурная конструкция с последовательным подчинением существительных в родительном падеже:
«Электродепо «Черкизово»
Приглашает москвичей
Для обучения на курсах
Помощников
машинистов
электропоездов»
и даже успел подумать, что в последней строке, должно быть, недостает пары запятых, когда движение поезда стало замедляться, а голос потерявшего невинность Буратино, медленный и глубокий, как последняя затяжка перед казнью, произнес:
Глава девятая
«…танция Шарикозароликовская. Платформа снизу. Уважаемые пассажиры, будьте осторожны при высадке из седьмого и двенадцатого бомболюков»
Интересно, почему никто не смеется? Не каждый же день выпадает возможность покататься на поезде-бомбардировщике.
Поезд остановился, но открывать двери не спешил. За окном по-прежнему чернели мрачные стены тоннеля; и я решил бы, что машинист просто сделал вынужденную остановку перед станцией, дожидаясь благоприятного сигнала семафора, если бы не одно обстоятельство.
Снизу, из-под днища вагона лился достаточно интенсивный поток света, заставляя тени ржавых настенных труб перебираться наверх. Если бы кто-нибудь снаружи увидел сейчас мою физиономию, она показалась бы ему бледным оскалом голодного вампира: вертикальные тени, скрывающие все лицо за исключением подбородка, носа и огромных провалов пустых глазниц, придавали ему чудовищное, немного глумливое выражение. Я придвинулся вплотную к стеклу, почти прислонившись лбом к надписи, которая убедительно просила меня не делать именно этого, но так и не смог разглядеть что-нибудь внизу.