Арахно. В коконе смерти - читать онлайн книгу. Автор: Олег Овчинников cтр.№ 60

С сапогом пришлось труднее, чем со штаниной. Тонкая поролоновая подкладка и в лучшие времена почти вплотную прилегала к коже, а в теперешнем состоянии впилась в нее, как хрустальная туфелька в ногу одной из сводных сестер Золушки. Но Тошка как-то справился, посопел, посопел и сделал надрез, кажется, даже не задел Алю. Стянул куски голенища вниз, как сброшенную змеиную кожу. С коротким треском снял со ступни резиновый «башмачок»: хлопчатобумажный носок почему-то присох к стельке. Аля снова прибегла к тактике мимолетного, чтобы не успеть испугаться, взгляда. Глянула мельком, отвела глаза и ничего не поняла. Снова глянула, задержалась подольше… Боженька, да что же это такое?

Длинный, до середины голени носок, еще с утра небесно-голубой, сохранил свой безмятежный цвет только в области резинки. От неба осталась узкая, сантиметра в три, полоска, с внешней стороны которой топорщила крылышки вышитая божья коровка, похожая на запекшееся пятнышко крови. Ниже забавного крапчатого жучка носок стал сиреневым, все вот той же крови, как запекшейся, так и до сих пор сочащейся. Но страшнее всего Але показалась какая-то острая штучка, почти белая, если не принимать во внимание стекающую по ней кровь, выпирающая из лодыжки, как клюв вороны-альбиноса, вдоволь наклевавшейся падали. Что это за штучка, и как она попала внутрь сапога? Але потребовался третий, пристальный взгляд, чтобы понять – и тут же пожалеть об этом, – что она смотрит на собственную раздробленную кость. От этого понимания ее немедленно замутило.

– Убери это, – слабым голосом попросила она. – Пожалуйста, убери куда-нибудь. Но Тошка, бледный как полотно, опустив руки, стоял перед ней на коленях, похожий на кающегося грешника, и молча пялился на косточку-клюв, которой, по его представлению, просто не могло быть здесь, которая не вписывалась в его стройную картину мира и выпирала из нее точно так же вызывающе и нелепо как из пробитого некогда голубого носка. Кажется, его доморощенная эрудиция пасовала перед открытым переломом.

– Ты… сделаешь хоть что-нибудь? – прошептала Аля. Просто прошептала, может быть, самую капельку переборщив с шипящими, но ей самой не понравилось, как зловеще прозвучало это «сделаешшшь».

– А? – Тошка дернул головой. Во взгляде карих глаз мало-помалу проступило обычное осмысленное выражение. Наверняка вспомнил соответствующий параграф соответствующего учебника, подумала Аля. – Шина, – он вскочил на ноги. – Надо наложить шину, – заметался взглядом по сторонам, снова наклонился к жене. – Ты… подожди, ладно?

Аля, закусив губу, отвернулась. А что еще ей оставалось? Только ждать.

Тошка мелкими и каким-то суетливыми шажками умчался по тоннелю в ту сторону, куда в самом начале светопреставления эвакуировал свой неподъемный рюкзак. Уже спустя минуту вернулся, во взгляде, позе и выражении лица – сплошная растерянность.

– Не из чего – он развел руками. – Ни доски, ни трубы какой-нибудь. Совершенно не из чего. Одни камни.

Аля молчала, глядя на божью коровку, в нерешительности зависшую над возникшим непонятно откуда острым сучком: присесть на него или полететь дальше? Она сдерживалась, но уже из последних сил. Ее всегда бесили ситуации, которые делали его таким… тряпичным, таким… постно-вегетарианским, ее «мущ-щину».

Потом Тошка на руках нес ее к Лежбищу. Облюбованный еще неделю назад укромный уголок, с которым они с такой грустью расстались этим утром, меньше всего пострадал от землетрясения. Аля слушала натужное дыхание мужа и ощущала лбом покалывание его небритой щеки. В другое время этот эпизод смотрелся бы романтично, но сейчас доставлял ей только боль, она пульсировала, перемещаясь из сиреневой области носка в голубую – и выше, в такт тяжелым Тошкиным шагам, и заволакивала все вокруг туманной дымкой слез. Оголенная, не сгибающаяся в колене нога торчала в сторону, как пухлый обвиняющий перст.

Что за проклятое место? Все, что угодно для того, чтобы качественно сломать ногу, и ничего подходящего, чтобы наложить шину. А что было бы… – Аля гнала от себя непрошеную мысль, но та упорно возвращалась, черная и назойливая, как августовская муха. Так вот. Что было бы, если бы Тошка, ее надежда и опора, ее верный спутник «в горе и в радости, в здоровье и в болезни», в первую очередь бросился спасать не рюкзак с остатками продуктовых запасов, а свою жену? Умерли бы они оба от голода? Или пропали в лабиринте по ту сторону Обрыва, где в итоге сгинул Тошка? А может, нашли дорогу назад и уже давным-давно были бы дома? По какому пути пошли бы события?

Этот вопрос Аля задавала себе не раз и не два, и пока была с Тошкой, и когда осталась одна. Возможно, иногда он читался в ее взгляде, иначе почему Тошка в последние дни перед своим окончательным уходом старался как можно реже встречаться с ней глазами?

Он возвращался к ней с бегающим взглядом побитой собаки, принимал ставшую привычной коленопреклоненную позу и говорил медленно и отчетливо, как будто у нее были проблемы со слухом или с пониманием.

– Там завал, Алька. Никак не пробиться. Я попробовал разобрать, но куда там! Тут нужен экскаватор, а еще лучше парочка хороших… Аленька, ну чего ты?

Она не отвечала, только беззвучно плакала.

– Не расстраивайся! – он беспомощно гладил ее по волосам, не зная, что еще сделать для нее, чтобы не стало больнее. – Я поищу другой выход. Помнишь, в закольцованном тоннеле, ну том, что между средним и большим пальцами, сколько там было непроверенных лазов? Я проверю их все. Думаю, управлюсь за пару-тройку дней. Если ничего не получится, спущусь с обрыва.

Последняя фраза далась Тошке с трудом, тень обреченности скользнула по лицу вороньим крылом, словно он собирался спускаться в пропасть не по надежной веревочной лестнице, а одним решительным шагом за край. Аля понимала, чего ему стоило это решение, догадывалась и о том, как упорно он будет уклоняться от его претворения в жизнь, но все-таки ступит на вертикаль, когда убедится, что другого выхода нет. И дай-то Бог, чтобы к тому времени не стало слишком поздно. И чтобы искомый выход обнаружился хотя бы там.

– А ты пока полежи. Вот, возьми таблетки, тебе надо поспать, – он ушел.

Ей не спалось. Таблетка подействовала сразу, череп изнутри как будто проложили ватой, точно запечатанное на зиму окно, но боль не спешила покидать Алю, сидела в ногах, караулила и при любом неосторожном движении впивалась в лодыжку острыми зубами. Аля попробовала полистать Любимую Книгу в свете свечного огарка, но читать лежа на спине было неудобно, сменить позу не позволяла нога, а слова заученного наизусть текста сливались в сплошное «Тысяча чертей!»

Промучившись с полчаса, Аля отложила книгу, влажным платком стерла испарину со лба, обратилась к Боженьке с какой-то очередной глупой просьбой или нытьем и уткнулась страдальческим взглядом в воображаемое небо. И замерла. Сверху, из полумрака, где коптящий огонек свечи размазывал по потолку серые тени, на нее смотрели глаза. Навряд ли Боженькины. Они были белые и крупные, как яйца по рубль тридцать за десяток. Только их было не десять, а восемь, выстроившихся в один ряд. И в каждом плясало, отражаясь, перевернутое пламя свечи.