Курский излом. Решающая битва Великой Отечественной - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Замулин cтр.№ 260

Мои мероприятия: 10.7.43 года о всех недочетах ИА доложил командующему 2‑й ВА генерал–лейтенанту авиации Красовскому, а затем начальнику штаба ВВС Красной Армии генерал–полковнику авиации Худякову. Генерал–полковник Худяков принял срочные меры к устранению недочетов:

а) организовал сеть радионаведения и управления истребительной авиации над полем боя;

б) обязал командиров истребительных корпусов и дивизий лично управлять воздушными боями своей авиации над полем боя с ВПУ;

в) отданные штабом указания об организации боевой работы истребительной авиации»{772}.

Как далеки эти выводы от тех пустых славословий о господстве советской авиации в небе над Курской дугой, которыми после войны были переполнены книги и брошюры.

С приведенным документом был знаком и командующий Воронежским фронтом, он читал его и оставил свою подпись на нем. Как, впрочем, знал Николай Федорович и обо всех недочетах и происшествиях, изложенных в этом разделе, и намного больше. Согласно приказам и инструкциям, о событиях подобного рода нижестоящие командиры незамедлительно должны были докладывать Военному совету фронта и лично командующему. При личных встречах и переговорах по Бодо Н. Ф. Ватутин жестко требовал от командармов: навести порядок в войсках, ставить в известность командование оборонявшихся частей о прибытии средств усиления на их участки, перед перегруппировкой войск подробно знакомить командный состав с оперативной обстановкой в район выдвижения, давать необходимое время частям и соединениям на проведение разведки маршрутов, рекогносцировки, установление связи с войсками, находящимися рядом, установить четкую связь авиасоединений и штабов наземных войск. Но, к сожалению, это слабо помогало. Плохая профессиональная подготовка, малый опыт и низкая дисциплина у многих офицеров боевых частей и штабов накладывались на ряд объективных причин, которые, [821] надо сказать, безусловно, пыталось решать руководство 2‑й ВА, не позволяли добиться желаемого результата.

Так, была установлена прямая связь штаба 2‑го гв. Ттк и 1‑го штурмового авиакорпуса. Но после этого его штурмовики как наносили удары по рубежам корпуса полковника A. C. Бурдейного в начале операции, так и продолжали утюжить их бомбами и «эрэсами» в дальнейшем. Кроме того, проведя параллельно и несколько бомбежек и КП 2‑го гв. Ттк.

Появился представитель авиасоединения и в 3‑м мк, но наладить должного взаимодействия с войсками корпуса он не сумел. Причина банальная — на ответственную должность был прислан человек случайный, не обладавший ни опытом, ни авторитетом. Выступая на совещании высшего командного состава 1‑й ТА с анализом действий своего соединения в Курской битве, генерал С. М. Кривошеин делился опытом налаживания взаимодействия со 2‑й ВА:

«Авиация у нас была чрезвычайно зацентрализована, потому мы ее не чувствовали. Взаимодействие танков с авиацией также было неудовлетворительным, особенно со штурмовиками, которые, несмотря на сигналы опознания — «свои войска», несколько раз сбрасывали бомбовые грузы и подвергали штурмовке войска корпуса. Истребительная авиация действовала самостоятельно, не сочетая свои действия с наземными войсками. Одна из главных причин этого — отсутствие при корпусе полноценного представителя от авиасоединения и прямой связи с аэродромами.

Прислали мне в качестве представителя от авиачастей одного капитана, а его никто не слушает. Он требует выслать самолеты, а на его заявки не обращают никакого внимания. Ну, ясно, что мне пришлось отказаться от такого представителя, было все равно, что он был у меня или не был, мне все равно самолетов не давали. Ну, я его и прогнал.

Что касается расположения аэродромов, то у нас поблизости их не было. Как правило, аэродромы располагались на расстоянии 50–60 км от переднего края обороны, а потому и связь с ними плохая была, и вызвать их самолеты трудно. Прилетали они обычно тогда, когда и надобности в них не было»{773}.

После каждого инцидента на поле боя создавалась комиссия, в которую включали представителей обеих сторон, а также представителей особого отдела и детально рассматривали суть происшедшего и его причины. После чего рекомендовалось принять меры к недопущению подобного впредь, но боестолкновения продолжались уже на других участках.

11 июля Военный совет фронта был вынужден направить шифровку № 12939 командующим армиями и командующим [822] артиллерией, в которой указал, что все происшествия, связанные с плохой ориентировкой войск на поле боя и недостаточным взаимодействием, «в результате чего были случаи, когда отдельные подразделения и группы наших войск в течение 8–9.7 вели бой между собой, своя авиация бомбила свои войска, а наша зенитная артиллерия вела огонь по своим самолетам»{774}, будут расследованы военной прокуратурой фронта до 14 июля. При этом всем командармам и командующим артиллерией было приказано «добиваться более организованного взаимодействия и связи»{775}. Но, увы, подобные приказы мало помогали.

Помимо оперативных документов, составленных органами управления войсками фронта, отдел военной цензуры готовил для командующего фронтом обзоры о настроении солдат и командиров на основе их писем, которые по тем или иным причинам изымались и не доставлялись адресатам. Подобные обзоры о моральном состоянии войск поступали по каналам военной контрразведки и органов НКВД и лично И. В. Сталину. Думаю, читателю будет небезынтересно узнать, что думал рядовой солдат, тем более прошедший до этого Первую мировую войну, о состоянии соединений Воронежского фронта, участвовавших в Курской дуге. Приведу выдержку из одного письма. Его автор, военнослужащий 270‑й сд 7‑й гв. А Е. Я. Игнатов, был человеком явно неординарным:

«Я нахожусь сейчас в Курской обл., идут бои с раннего утра и до поздней ночи, друзей моих по службе многих не стало, ранило, а многих убило. Меня ранили 22. VII… Плохо воюют большинство не русских — узбеки, киргизы, казахи, мучаемся мы с ними, из–за них и нас, командиров и политработников, выводят немецкие саперы из строя. При сильном обстреле как залягут, так и не подымешь (в атаку), приходится вставать во весь рост, идти поднимать, а противнику только это и нужно. Немцы, по–моему, изучили, что первыми поднимаются в атаку политработники и командиры. Конечно, это так и должно быть, но немецкие снайперы ловят на мушку именно этих передовиков с целью обезглавить подразделение. Бои идут ожесточенные. Все мое подразделение, в котором я был, осталось (X). Скажу прямо, что мы страдаем большой неорганизованностью, по двое суток бываем без питания и воды, а это, конечно, отрицательно действует и на боевой успех, особенно при непрерывном наступлении.

В наши тылы забрались люди, которые только больше думают о себе и о начальстве, как бы ему угодить, а о бойцах и [823] средних командирах, которые грудью стоят против противника, забота проявляется по возможности. Вранье, всевозможные выкрутасы, очковтирательство процветают на каждом шагу. Сравним войны. Когда я воевал в 17–18 гг., солдаты были дисциплинированы лучше, сравниваю с гражданской войной. Дисциплина была железная. Сейчас «раздемократились». Особенного внимания своевременному воспитанию красноармейца, младшего командира, да и старшего командира не уделялось, а если и делалось что–то, то без достаточного контроля. Приходящее пополнение в военном отношении не обучено. Как старый солдат, знаю, каким должен быть солдат русской армии, у нас, надо сказать, не блещет выправка красноармейца, более того, даже командира. Когда начинаешь подтягивать до уровня настоящего воина, проявляют недовольство, и начинает группироваться мнение, что командир жесток и т. д. т. п. Лени хоть отбавляй. Кроме всего, что я тебе вкратце рассказал — я скажу, что неувязки нас заели. К примеру, «Лопата, — говорят, — друг солдата», а в бой мы пошли без лопат. «Обещали». Вот эти обещания настолько надоели, что веры нет. Ко всему приходится относиться с подозрением. Много в штабах просто идиотов. Видишь, дурак, а он занимает пост благодаря тому, что болтает, врет. Вот так приходится нести уйму обид, объективности нет»{776}.