Гюнтер Грасс - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Млечина cтр.№ 76

Первая мировая — это еще и война техники, «машинная» война. Чей пулемет убьет больше людей, чьи ядовитые газы окажутся смертоноснее, чья танковая броня надежнее? Правда, Вторая мировая в этом плане оказалась настолько более «продвинутой», что иногда эти параллели кажутся наивными. Но всё же вопрос, чья сталь окажется крепче, чьи самолеты мощнее и быстрее, стал важнейшим критерием. Надо полагать, именно этот интерес двигал тем швейцарским концерном, который отправил на встречу с двумя участниками Первой мировой свою сотрудницу.

Они обсуждают «газовую войну», рассуждают о том, чьи ядовитые газы были эффективнее. Ремарк вспоминал, как мучительно умирали после газовой атаки молодые солдаты. Ему казалось странным, что дама за их столом высказывает интерес к «подобным зверствам», в которых неизбежно проявляет себя война. На что молодая собеседница ответствовала, что исследовательский проект, порученный ей и ее сотрудникам «фирмой Бюрле», «требует точности в деталях». И тут же деловито поинтересовалась, известно ли господам, «какой калибр производили в Эрликоне на экспорт».

Одна из встреч, описанных Грассом, происходит, между прочим, в кафе «Одеон», где, как напоминал автор, сиживал еще, почитывая «Нойе цюрхер цайтунг» перед своей исторической поездкой в Россию, сам Ленин. Но в отличие от Ленина, строившего планы на будущее, два почтенных немца целиком погружены в прошлое. Они обсуждают преимущество стальных касок перед «пресловутым остроконечным шлемом». В отличие от Юнгера Ремарк явно не в восторге от этого изобретения. «Для пополнения, которое в основном состояло из практически необученных новобранцев, — говорил он, — стальные шлемы были слишком велики. Они всё время съезжали на нос. И из всего детского личика виден был только испуганный рот да дрожащий подбородок. Смешно и в то же время трагично. А о том, что снаряды и даже мелкая шрапнель всё-таки пробивали сталь, я вам, пожалуй, могу и не рассказывать…»

Как видим, у Ремарка ни слова доброго о войне и щипцами не вытащишь в отличие от Юнгера, еще в середине 1960-х сохранявшего былое восхищение «боем как внутренним переживанием».

Наши герои говорят о «длящемся целыми днями и с обеих сторон ураганном огне, который иногда поражал и свои окопы», об английских шаровых минах, о тяжелых снарядах с ударным взрывателем, о преимуществах саперной лопатки перед штыком (лопаткой, как выясняется, легче убить), о «концертах», называемых «заградительный огонь». Но это всё те самые свидетельства нового «машинного» качества, какое обрела «большая война», «война техники». Главное же в другом, и это главное, касающееся «духа войны», неизменно и с восхищением произносил Эрнст Юнгер. Несмотря на ужас заградительного огня, напоминающего ад, говорил он, «нам всем были присущи и некий элемент, который подчеркивал и наполнял духовным содержанием дикость войны, и осязаемая радость от сознания опасности, и рыцарская готовность принять бой. Да, могу смело сказать: с ходом времени в огне этой непрекращающейся битвы выплавлялся всё более чистый, всё более отважный воинский дух…».

В этих словах вся несложная юнгеровская философия, которой так умело воспользовались нацистские пропагандисты, чтобы привлечь «отважным воинским духом» немецкую молодежь и заставить ее бодро отправиться на завоевания мирового господства. Целые школьные классы добровольно шли под пули — что в Первую, что тем более во Вторую мировую войну. И в этом не одни только, пусть даже талантливые, пропагандисты ранга Юнгера сыграли свою роль. Не менее важной оказалась роль школьного учителя, который, по известному выражению, чуть было не выиграл обе мировые войны. Не хватало самой малости — реальной победы. Но вклад немецкого учителя в эту хоть и не достигнутую победу был очень велик.

Трудно удержаться, чтобы не вспомнить в этой связи строчки из поздней повести другого писателя ФРГ — Вольфганга Кёппена, который говорил как раз об этом. У него всегда возникают сцены, связанные с разоблачением шовинистического угара. Вот хотя бы короткий эпизод из повести «Юность»: день мобилизации (на Первую мировую), молодой лейтенант и новобранцы появляются на рыночной площади маленького городка, лейтенант «держит судьбу в белых перчатках». Новобранцев приветствуют бургомистр и другая местная знать — «бравые отцы бравых пехотинцев». Звучат кичливые националистические лозунги («Сломаем французам шею!») — пугающе идеалистическая, настораживающая картина «патриотического восторга». Но «дома на площади уже чуют кровь»: «через две недели лейтенант и его люди уже мертвы».

Но что до этого Юнгеру, который спустя почти полвека после Первой мировой и два десятилетия после Второй, завершившейся полнейшей катастрофой, гордо заявляет: «Да, сокрушить нас можно, но победить нельзя».

Рассуждая о боевых отравляющих веществах, Юнгер вспоминает ослепших от иприта и задается вопросом: «А не тогда ли поразило и величайшего ефрейтора всех времен и народов? («ефрейтора», то есть Гитлера. — И. М.). После этого он еще, помнится, угодил в лазарет под Пазевальком… Там встретил и конец войны… И решил сделаться политиком».

Поговорив еще о танках и самолетах, Юнгер с энтузиазмом размышляет о том, что «воздушные бои всегда протекали по-рыцарски… Какой девиз был тогда у эскадрильи Рихтгофена? (Одного из самых знаменитых немецких летчиков Первой мировой войны, чей племянник под тем же именем прославился в годы Второй мировой. — И. М.) Ах да, девиз был такой: “Железно, но безумно!” И, видит бог, они не посрамили свой девиз. Хладнокровие и благородство» — так оценивает Эрнст Юнгер своих коллег по бойне. И заявляет: да, вражеская техника превосходила немецкую, но в бою немцы не были побеждены. С этой философией несложно было поднять всего через два десятилетия миллионы немцев на новую бойню.

Но главный философский итог подводит этим беседам Ремарк. Когда его собеседник упоминает, что свыше двадцати миллионов погибли от гриппа, примерно столько же, сколько погибли в результате военных действий, и тут же заявляет, что «павшие по меньшей мере знали, ради чего они пали», Ремарк почти шепотом спрашивает: «Боже милосердный, так ради чего же?»

И ответить на этот вопрос не может даже Юнгер. В этом всё дело: ради чего? Ремарк в заключение дарит молодой швейцарке свой знаменитый роман с надписью: «Как из солдат получаются убийцы».

Атмосфера милитаристского угара, о которой вспоминали Ремарк и Юнгер, началась, как уже отмечалось, не непосредственно перед Первой мировой войной, а задолго до нее. В новелле, относящейся к 1902 году, идет, в частности, речь о моде на соломенные шляпы канотье — казалось бы, что может быть миролюбивее этого факта? Но к концу выясняется, что на исходе лета жандармы прямо на улицах принялись зачитывать гражданам указ императора о переходе на военное положение. Тут, иронически замечает автор, многие подбросили в воздух свои модные канотье и, ощутив «избавление от унылых будней гражданской жизни», вполне добровольно — «причем многие навсегда — сменили свои желтые, как лютик, соломенные шляпы на защитно-серые шлемы, именуемые шишаками». Казалось бы, проходной эпизод, всего лишь штрих, но вырисовывается дремучая атмосфера всеобщей — или почти всеобщей — готовности к переходу на военное положение. Канотье против шишака! Где уж тут устоять бедной соломенной шляпе!