Тайная страсть Гойи - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 18

— И многие были красивы. Каэтана как-то сказала, что красота творцов идет изнутри, это как огонь, пылающий в сосуде… Он влечет многих. Хосе, о нем даже не шептались. Боялись. Не могу сказать, чтобы он был жесток. Отнюдь. Вежлив. Холоден. И потому мне было удивительно, когда он вдруг обратил свой взгляд на меня. Мне было тринадцать, в тот год я сильно вырос, вытянулся и, кажется, гляделся старше своих лет, и как-то на тренировке, я ежедневно занимался фехтованием, ибо таково было пожелание Каэтаны, он задержался. А потом… Потом попросил учителя уйти и сам взялся меня учить. И да, он был отменным фехтовальщиком. Лучшим, кого мне удалось узнать.

Диего замолчал.

Под окном раздавались пьяные крики. Песня, которая оборвалась, собачий лай, чей-то вой — не понятно, звериный или человеческий. Мадрид жил собственною жизнью.

— Герцог стал заниматься со мной ежедневно. И не только фехтованием. Верховая езда и чтение… Он давал мне книги, а потом расспрашивал о прочитанном. И эти разговоры, я внезапно проникся ими. Я стал понимать многое, как мне казалось, доселе скрытое от меня. А еще я осознал, насколько Хосе одинок. О да, его окружали друзья, но они не были друзьями, даже мальчики, которые с готовностью отвечали на его любовь, — в какой-то момент мне открылась и эта сторона его жизни — делали это не искренне. Они продавали себя. За право находиться в доме, за милости герцога, за… да не важно. А я полюбил Хосе.

Это признание далось Диего нелегко, и он тотчас вскинулся, ощерился:

— Осуждаете?

— Не мое это дело, осуждать, — миролюбиво отозвался Альваро.

В жизни своей ему доводилось видывать всякое, и таких вот молодцев, которые искали запретной любви. И если поначалу она казалась ему извращением, богоотвратным действием, требующим немедленного наказания, то, повзрослев, Альваро увидел, что в мире есть куда более богоотвратные поступки.

— Я сказал Хосе о том, что знаю и что люблю его… — Диего запнулся, он наверняка покраснел, хотя темнота милосердно скрывала его лицо. — И он ответил мне взаимностью… и мы были счастливы. Два месяца мы были счастливы. Хосе стал тем отцом, которого я был лишен. И другом. И наставником. Пожалуй, тогда я впервые понял Каэтану с ее желанием во что бы то ни стало удержать любовь. Я был молод и ревнив и порой терял голову… И вскоре… Это из-за меня произошло. Она узнала. Думаю, не только она… Кто-то донес, пожалуй, кто-то из бывших любовников, оскорбленных равнодушием. Или из тех, кто надеялся привлечь внимание Хосе, а тут я разрушил планы и надежды.

— Герцогиня не обрадовалась?

— Она была в ярости. Кричала на мужа, обвиняла в том, что он не только погубил собственную душу, которую теперь не спасет никто и ничто, но и мою тоже. Она ударила его, он, конечно, не ответил. Он… Он тоже был глубоко верующим человеком. И на следующее утро сказал, что мы должны расстаться. Что он действительно любит меня и не желает портить мне жизнь.

Что ж, пожалуй, этот Хосе не был дрянным человеком.

— Что я пока не понимаю, сколь опасна для меня, моего разума и тела, наша с ним связь, что если слухи выйдут за пределы дома, то я рискую предстать перед судом, и суд не будет ко мне милостив… Я не боялся инквизиции. Так и сказал. А он рассмеялся в ответ. И назвал меня чистым мальчиком, у которого вся жизнь впереди. И он, Хосе, не имеет права эту жизнь портить. Мы впервые поругались… Я умолял, требовал, грозился, а он только слушал. И потом сказал, что настоящая любовь в том, чтобы делать так, как будет лучше для того, кого любишь… Меня отослали домой.

Диего стиснул кулаки.

— Родственники мне обрадовались… Впрочем, не столько мне, сколько деньгам, которыми меня снабдил Хосе. Он сказал, что разлука будет недолгой. Когда Каэтана остынет, она позволит мне вернуться, и я смирился. Обещал не убегать. Дождаться. Если бы я знал, что он задумал! Но как бы там ни было, я мучился дома. Мои родные давно уже не были мне близки. Более того, эти люди меня раздражали. Глупостью, откровенной низостью, любопытством. Меня расспрашивали, но… как бы это сказать, мою матушку интересовали любовники Каэтаны, а моего отца — сколько денег герцог спускает за игорным столом. Мой брат желал знать, смогу ли я устроить его в доме пажом или хоть кем-нибудь, а сестрица, которой только-только седьмой год исполнился, заявила, что готова подарить герцогу невинность, если он купит ей дом в Мадриде. Это было так… неправильно!

Обыкновенно.

По-человечески даже, только паренек до сих пор не научился видеть в людях людей, ждет чего-то возвышенного, а потому истинная натура пугает и отвращает его.

— Две недели, две долгие недели я молился о том, чтобы Хосе сдержал слово. А потом прибыл слуга. И письмо от Каэтаны, в котором она просила меня вернуться. И… она писала, что Хосе умер. Вскоре об этом все в Мадриде узнали, все же пятнадцатый герцог Медина-Сидония — значимая персона… Я сбежал. Я не помню, как долетел до дома… Я был вне себя от гнева и горя. И меня встретила Каэтана.

Теперь Диего говорил едва ли не шепотом.

— Она отвела меня в комнату, где… Его тело еще не забрали, она не позволила, хотя и пришло уже время готовить его к погребению, но Каэтана разрешила мне попрощаться. Нам попрощаться. А потом отдала мне письмо. Хосе… Он обращался ко мне. Называл сыном и еще… возлюбленным. И писал, что слишком долго был одинок, а потому не устоял перед искушением, хотя и не имел права совращать меня, что этот грех окончательно сгубил его душу, а потому ему нечего терять. И что он боится, если я вернусь, он вновь не сможет справиться с проклятой своею страстью. Он желал мне счастья. А потому уходил. И… да, в его завещании я был назван наследником огромного состояния. Но мне не нужны были его деньги! Верите?!

— Верю.

— Я бы отдал все, чтобы вернуть его! — Диего стиснул голову руками. — Я стараюсь, чтобы не зря все… Я начал встречаться с женщинами, и к мужчинам влечения больше не испытываю. К женщинам, впрочем, тоже… Я все еще люблю его и, быть может, буду любить до конца жизни?

На этот вопрос у Альваро ответа не было.

— Я заболел от горя. И Каэтана осталась со мной, она проводила день за днем у моей постели, говорила, убеждала жить, обещала, что боль со временем утихнет… Солгала. Но я готов простить ей эту ложь из благих побуждений. А может, она и вправду верила, что наша любовь иная, ненастоящая… Как бы там ни было, я поправился. Тут-то оказалось, что семья моя, прознав о последнем волеизъявлении Хосе и моем внезапном богатстве, возжелала сама распорядиться состоянием. Как же, я ведь был еще мал. Но Каэтана и здесь проявила неженский ум и немалую твердость духа. Впрочем, и мой благодетель оказался прозорлив. Надо мною, и над состоянием, которое должно было мне отойти, назначен был опекун. Человек крайне порядочный, неподкупный. Единственное, чего они добились, — это разрешения моей матушке с детьми поселиться в доме герцогини. Благо, отец мой скоропостижно скончался. И как было отказать благочинной вдове в нижайшей просьбе ее? Мой младший братец был взят на службу, ему и моей сестрице наняли учителей… Тогда же Каэтана решила оставить Мадрид.