Почему мне так хреново, хотя вроде бы всё нормально - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Павлова cтр.№ 25

• А ты думай о хорошем и не думай о плохом – не притягивай в свою жизнь негатив!

• Ну не все же так плохо, поищи позитивные стороны в происходящем – в конце концов, все испытания даются нам, чтобы мы стали сильнее!

• Все не так уж плохо, могло бы быть гораздо хуже.

• Через пару лет ты вообще будешь со смехом вспоминать свои проблемы, так что не надо драматизировать (а надо, опять же, думать о хорошем).

Ну и тому подобное. («Соберись, тряпка» ей не предлагали – нравом подруга крута и могла бы запросто обломать рога любому сборщику тряпок.)

А вот человеком, который просто посочувствовал, без всяких нравоучений и призывов к позитиву, оказалась среди ее многочисленных знакомых, как ни странно, только я.

Та история закончилась хорошо: моя подруга в итоге собралась с духом и даже организовала ассоциацию владельцев ипотечных кредитов, которая добилась существенного послабления и отсрочки выплаты долгов (писала какие-то письма, петиции, собирала под свои знамена единомышленников) – в общем, справилась с трудностями. Но в тот момент ей нужно было, чтобы никто не отрицал трудности и безнадежности ситуации, никто не «бодрил» и не пытался разрядить действительно серьезную проблему дешевой шуткой. Нужно было, чтобы кто-то рядом признал, что – да, проблема тяжелая, выхода из нее не видно, и она переживает не напрасно. В момент кризиса человеку важно именно это, а не то, чтобы ему рассказали (пусть даже это и правда), что через пару лет он и не вспомнит о сегодняшних переживаниях.

Игнорировать переживания настоящего момента – глупо и неправильно. В конце концов наша жизнь складывается из тысяч и миллионов маленьких «здесь и сейчас». И почему это «через пять лет» важнее нынешнего дня?

В ситуации, когда человеку трудно и видно, как он мучается и страдает, первая реакция – сделать что-то, чтобы прекратить его страдания. Если он плачет – сказать: «Не плачь». Если он переживает – развеселить или отвлечь. Но тем самым мы не ему помогаем, мы стараемся сделать легче себе. В самом деле, если человек плачет, то нам трудно смотреть на это, нам становится плохо. А если мы его отвлекли, развеселили, взбодрили – то и переживать, в общем, не надо. Не плачет же. Взбодрился. Значит, мы сделали ему лучше.

Нет. Не сделали. Мы себе облегчили жизнь, а ему – нет. Важно понимать, что именно мы делаем и насколько это будет реальной, действенной поддержкой. Перечисленные выше способы такой поддержкой не являются.

Знаете, психологическая травма лично мне напоминает нарыв, ну или фурункул на теле. По крайней мере, работа с ней метафорически очень похожа. Человек – носитель психотравмы обращается с ней, как с нарывом: не касается лишний раз, не показывает окружающим, но прячет от себя и от других. Старается выбирать такую одежду, чтобы максимально укрывала, защищала и при этом не натирала и не причиняла болезненных ощущений в районе нарыва. Внимание окружающих отвлекается от зоны нарыва изо всех сил, и сам его носитель старательно делает вид, что ничего такого не происходит. «Ну и что, что меня когда-то изнасиловали – все давно прошло и быльем поросло, я жива-здорова, руки-ноги при мне, ничего страшного», – и старательно делает вид, что сейчас все хорошо и что никаких травм и нагноений нет. «Ну и что, что папа бросил нас, зачем это рассусоливать», – и старательно не думает о плохом, гонит негатив и делает вид, что ничего не происходит.

Лечение психотравмы – это то же лечение нарыва. Клиент изо всех сил сопротивляется, не позволяя прикасаться к тому месту, где болит. Сам разговор о болезненном – он как разрывающийся фурункул, когда на поверхность выливается все, что бродило и загнивало под спудом долгое время. То, что клиент пытался забыть, забив это «позитивным настроем», – оно ведь никуда не делось, оно просто гнило и бродило внутри, предоставленное само себе, не находя выхода наружу. И иногда это принимает действительно ужасающие и пугающие формы.

И – да, сразу после «прорыва нагноения» человек чувствует себя, конечно же, измученным и истерзанным, но испытывает очевидное сильное облегчение. Наконец-то, наконец я перестал это носить в себе, и оно не будет больше меня отравлять. Помню, одна клиентка после такого разговора вышла, спотыкаясь, в коридор, не с первого раза попала ногами в ботинки, шатаясь, оделась, потом подняла на меня заплаканные глаза, приложила трясущиеся руки к груди и с чувством сказала: «Спасибо вам!»

И – нет, конечно, на этом ничего не заканчивается (а какой-то важный этап только начинается). Конечно же, после каждого хирургического вмешательства человек чувствует слабость и на какое-то время нуждается в более бережном обращении. Он становится более восприимчив к инфекциям и нуждается в специальном уходе. Клиенты жаловались мне, что у них очень неприятное ощущение – уже после того, как проговорены и разрешены ключевые проблемы, мир какое-то время кажется бесприютным, голым, непривычным и неуютным. Да, с болезненным нарывом было трудно и неудобно. Да, он отравлял жизнь и доставлял массу хлопот. Но было понятно, как жить, как одеваться, чтобы скрывать изъяны, как вести себя и чего избегать. Теперь всех этих ухищрений не требуется, можно свободнее жить, двигаться, выбирать из более широкого спектра возможностей… Но – что выбирать? Как теперь жить? Да, эта проблема кажется смешной и неважной для того, кто каждый день таскает на себе свой нарыв и подолгу камуфлирует от других на теле целый мешок гноя. Удалить бы этот гной – и ух как заживу! Как будет здорово и легко! Ан нет, по-новому тоже нужно учиться жить, осваиваться со своими новыми возможностями, заново учиться простейшим вещам…

Об этом мало кто задумывается. Одна моя клиентка, медик по профессии, сказала, что успех выздоровления после хирургической операции на 70 % зависит не от мастерства хирурга, а от послеоперационного выхаживания больного. Вот такая аналогия.

А потом, когда и нарыв вскрыт, и гной удален, и при должном уходе рана зарубцевалась, – вот тут и начинается другая жизнь. И да, еще одна травматическая аналогия: шрамик рубцовой ткани останется навсегда. Не удастся сделать вид, что ничего не было и у тебя такая же ровная гладкая кожа, как и у других, нетравматизированных. Память останется, в том числе и память тела. Но таскать на себе нарыв уже не нужно – будет больше свободы в движении, выборе образа жизни и способа реагирования.

– Ты где был?

– По кладбищу гулял.

– А что, кто-то умер?

– Ты не представляешь!

Там вообще все умерли!

Анекдот

В последнее время я часто задумываюсь о том, что получают клиенты на сеансах у психолога, – в том числе о возможности безопасно пережить чувства. Это важная вещь, и порой даже трудно представить, насколько многие люди лишены этой возможности – чувствовать то, что чувствуется, и переживать это так, как хочется. Причем и переживания-то, те, которые люди подавляют, чаще всего никаких особо разрушительных тенденций окружающего мира не несут. То, что скрывается, – чаще всего обычный гнев или обида, а не желание убивать-убивать-убивать. Никаких особых безобразий клиенты на сеансах у меня не учиняли (может быть, пока), но некоторых приходится даже уговаривать, что плакать, когда тебе грустно, – это нормально. Ведь это как раз подавляемые чувства могут привести к разрушительным (для самого человека и окружающих) последствиям. Не бывает такого, чтобы, выплакав подавленную ярость у психолога, человек брал ружье и шел стрелять по соседнему детскому саду, – все подобные массовые убийства совершают те, кто как раз не смог найти психологической поддержки ни у профессионала, ни у близких.