НКВД и СМЕРШ против Абвера и РСХА - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Чайковский cтр.№ 106

Старательно работали агитаторы из числа военнопленных, переброшенные в советский тыл, а также бывшие окруженцы. Некий Онищенко, арестованный по подозрению в намерениях переметнуться к врагу, свидетельствовал: «К переходу на сторону немцев меня склонял красноармеец конного взвода 19-го КП (кавалерийского полка. – Авт.) Петр Ильин… При разговоре он вытащил пачку листовок и заявил: «Я был в окружении у немцев, и они ко мне отнеслись очень хорошо, накормили, а затем дали листовки с заданием раздавать их красноармейцам, чтобы таким путем подготовить человек 500 к измене»».

«Тяжелее всего было в первый год войны, пока отступали, – вспоминал бывший военный контрразведчик Леонид Иванов. – Боевой дух падал. Многие убегали к врагу. Бывало даже, что и командиров убивали, уходили целыми подразделениями. Чаще всего случалось это, когда в одном взводе оказывались земляки. Им проще было договориться. Но мы за этим следили. Если выявляли земляческую группу, разбрасывали людей по разным подразделениям… Много хлопот доставляли нам членовредители. Какие только ухищрения не придумывали, чтобы оставить фронт. Простреливали, например, конечности через флягу с водой или мокрое полотенце: тогда след от пороха не видно. Или в бою поднимали руку над окопом: мы называли это «голосованием».

Один случай запомнился особо. Перед атакой боец подошел к сержанту: «Если не прострелишь руку, перебегу на ту сторону». Сержант выстрелил ему… в голову. Потом явился с повинной. Его простили… Членовредители и дезертиры действовали на солдат разлагающе. Потому-то в экстремальных случаях мы имели право расстрела…»

Отметил, что этим правом он не воспользовался ни разу.

В упоминаемом итоговом донесении от 10 октября 1941 г. Управления особых отделов НКВД наряду с данными о ликвидации вражеской агентуры говорилось и о задержании почти 700 тыс. военнослужащих, «отставших от своих частей и бежавших с фронта». Из них аресту подверглось 25 878 человек, «остальные 632 486 человек сформированы в войсковые части и вновь направлены на фронт». Среди первых выявили более 2,6 тыс. изменников, столько же трусов и паникеров, около 4 тыс. распространителей провокационных слухов, 1,7 тыс. членовредителей, 4,4 тыс. – «других» нарушителей присяги.

Меры по предупреждению и пресечению фактов измены, трусости, паникерства, дезертирства, других подобных явлений задействовались разные: от агитационно-пропагандистских мероприятий с участием различного уровня политработников, партийных и комсомольских организаций, до уголовных преследований с отправкой провинившихся (по решению военных трибуналов) в штрафные подразделения, публичных расстрелов перед строем подразделения (части), репрессий в отношении их семей и т. д. Невзирая на стоны и вопли современников о его бесчеловечности, несомненно, положительную роль в тех условиях сыграл приказ НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г., вошедший в историю под названием «Ни шагу назад». «Наша Родина, – отмечалось, в частности в нем, – переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило… Немцы не так сильны, как это кажется паникерам… Выдержать их удар сейчас – это значит обеспечить за нами победу…

Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, полках, дивизиях, в тыловых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и такую дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять свою Родину… Паникеры и трусы должны истребляться на месте!

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно явиться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования».

В этом случае не был забыт и древний трактат: агент в крепости стоит целой армии; данные о намерениях противника определяют тактику ведения операции; цель – оправдывает предпринятые шаги; на войне ничем не стоит пренебрегать. В Красной Армии стали внедрять внутренних осведомителей. Ими становились медицинские работники, связисты, повара, парикмахеры, младший командный состав, словом, те, кто имел возможность для широкого и естественного общения с сослуживцами.

Осведомительная сеть состояла из двух категорий: информаторов и резидентов. Первых, как правило, представлял рядовой и сержантский состав. Получив ту или иную оперативную информацию, резиденты передавали их особистам, а позже – сотрудникам СМЕРШа. «Ежедневно, – рассказывал журналисту А. Хинштейну упоминаемый Леонид Иванов, – командованию докладывались сводки: кто неблагонадежен, где какой настрой. Естественно, для этого нужна была агентура. За всю войну не было у меня случая, чтобы солдат отказался от сотрудничества. Куда сложнее было поддерживать с агентурой связь. После ужина поспишь часок-другой. А средь ночи вскакиваешь и на передовую…»

Почитав воспоминания ветерана, различного толка и калибра либералы и национал-патриоты возопят о «подлости» и «несправедливости» советской власти, отсутствии гуманности и законности в ее действиях. Заметим: применение внутренней агентуры не было ноу-хау той власти. Как свидетельствуют многочисленные источники, к современникам подобное пришло из древних времен. Более того, данный исторический опыт использовали все армии воюющих сторон, в том числе и армии союзников по антигитлеровской коалиции, а главное – в значительно больших размерах. Другой вопрос, каковы в том или ином случае были побудительные мотивы сотрудничества каждой из сторон. Несомненно, что были они разными – от патриотических побуждений до меркантильных интересов.

Как и в любой человеческой среде, всякие люди встречались и в кругу особистов, а позже смершевцев. Вспоминая о суровом военном времени, Н. Г. Егоров рассказывал: «На Северо-Западном фронте я был заместителем политрука стрелковой роты. Помню, вызывают меня в штаб батальона. Это в трехстах метрах от передовой. На берегу чудесного озера Селигер в землянке меня ждет холеный подполковник СМЕРШа, требует дать характеристику подчиненным:

– Товарищ подполковник, я замполитрука и каждого бойца знаю. Мы каждый день подвергаемся смертельной опасности. И я ни о ком из них вам ничего говорить не буду. Эти люди воюют на самой передовой. Почему вы не пришли к нам в окопы и там меня не расспросили? Почему вы здесь, в безопасности, со мной беседуете?

Подполковник возмутился:

– Как вы себя ведете? Я вам покажу!

Обозлившись и перейдя на «ты», я сказал:

– Ну что ты мне сделаешь? Куда ты меня пошлешь? На передовую? Я и так на ней…

Подполковнику, видимо, стало стыдно, и он дня через два решил прийти в расположение роты, занимавшей высоту. Подходы к ней немцами простреливались. Поэтому отрыли глубокий ход сообщения, чтобы в случае опасности можно было укрыться. Видим: кто-то ползет по ходу сообщения. Ребята стали хохотать. Оказался тот самый подполковник. И ко мне: «Чего смеются?». Я честно ответил: солдаты смеются из-за того, что он трусоват.

– Мы-то ходим в полный рост, укрываемся только в случае обстрела. А вы ползете, когда опасности нет…» [136] .