По ту сторону рифта - читать онлайн книгу. Автор: Питер Уоттс cтр.№ 27

Но движением колесниц ведают не те поля, что даруют нам благодать. Даже если б это заблудшее существо сумело добиться своего, если б волей какого-то прихотливого чуда защитные экраны исчезли, то в лучшем случае изгой мог бы рассчитывать на тошноту и дезориентацию. В худшем – и в наши дни это происходит чаще, чем некоторые признают, – все закончилось бы одержимостью.

Я встречал одержимых. Боролся с бесами, что ими завладевают. Отверженный еще не знает, как ему повезло.

Я захожу в трамвай. Святой Дух бесшумно увлекает вагон вперед, и тот чудесным образом парит над рельсовой лентой, не касаясь ее. Мимо проносится перрон; на миг мы с парией встречаемся глазами, затем расстояние разделяет нас.

Его лицо выражает не стыд – лишь глухой, бессловесный гнев.

Скорее всего, дело в моем панцире. Ведь это некто наподобие меня арестовал его, отказал ему в милосердной смерти и оставил тело прозябать в бренном мире, разлучив с душой.

Двое горожан рядом со мной показывают пальцами на удаляющуюся фигуру и хихикают. Я бросаю на них свирепый взгляд; увидев мои знаки отличия и шок-жезл в кобуре, они замолкают. Ничего смешного в отчаянии изгоя я не вижу. Да, он жалок. Беспомощен. Неразумен. Но что бы сделал любой из нас, лишившись благодати? Разве не стали бы мы хвататься за всякую соломинку, сулящую даже ничтожный шанс на спасение?

С Богом все становится абсолютно ясным. Вселенная обретает смысл, словно ты внезапно разгадал какую-то детскую головоломку; перед тобой открывается вечность, ты удивляешься, как все эти чудесные грани творения могли ставить тебя в тупик. Разумеется, сейчас подобные детали ускользают от меня.

Осталось лишь смутное воспоминание о том, каково это было – в полной и окончательной мере понять… и, хотя прошло несколько часов, для меня это воспоминание реальней всякого настоящего.

Трамвай плавно подходит к следующей остановке. На новостном экране по ту сторону пьяццы демонстрируются зацикленные кадры с похорон Траяна. До сих пор не могу поверить, что он погиб. Святой Дух в Траяне был настолько силен, что мы уже начали считать его неуязвимым. И то, что над ним взяла верх какая-то машина, собранная в Глухомани, кажется едва ли не богохульством.

Но вот он упокоился навеки. Благословенный в глазах Господа и Человека, герой и для черни, и для лучших, простолюдин, вознесшийся из префектов в генералы меньше чем за десять лет, – и умерщвлен каким-то непотребным устройством, начиненным рычагами, дробью и зловонным взрывающимся газом. Экран заполняет умиротворенное лицо. Врачи устранили всякие следы убившей его штуковины, оставив лишь меты благородных ранений, которые сохранит наша память. Знаменитая сморщенная линия, бегущая ото лба к скуле, – отметина от кинжала, который едва не ослепил его в двадцать пять лет. Воспаленное скопище шрамов, выползающих на плечо из-под мундира, – кто-то исхитрился достать Траяна шок-жезлом во время восстания ессеев [21] . Полумесяц на правом виске – напоминание еще о какой-то схватке, подробности которой выскочили у меня из головы, если я вообще их знал.

Камера отъезжает. Лицо Траяна растворяется в безбрежной толпе скорбящих, а трамвай меж тем вновь приходит в движение. Я почти не знал Траяна. Несколько раз мы встречались на торжественных собраниях Сената, и мне вряд ли удалось хоть как-то его впечатлить. Но вот он на меня впечатление произвел. И на остальных тоже. Его уверенность передавалась всему залу. Едва увидев его, я подумал: «Вот человек, которому не знакомы сомнения».

Сам же я когда-то питал сомнения.

Не в могуществе и благости Бога, разумеется. Только в том сомневался, бывало, а в самом ли деле мы исполняем Его волю. Сталкиваясь с врагами, я видел не святотатцев, но людей. Не будущих изменников, но детей. Я вспоминал слова нашего Спасителя; разве не изрек сам Христос: «Не мир пришел Я принести, но меч?» [22] Когда святой Константин крестил своих воинов, разве не воздевали они разящих десниц? Я знал Писание назубок, с самых яслей, – и все же иногда, да поможет мне Бог, видел в нем одни лишь слова, и враги обретали лица.

Нет таких слепцов, как те, что сами не желают видеть.

Те дни позади. В последние недели Святой Дух пылал во мне ярко как никогда. А этим утром… этим утром разгорелся еще ярче. В память о Траяне.

Я схожу на своей обычной остановке. На перроне никого, кроме пары констеблей. На трамвай они не садятся – сразу направляются ко мне, отбивая каблуками по плитке строгий ритм, присущий всем облеченным властью. Знаки отличия выдают их принадлежность к священству.

Они заступают мне путь. Я вглядываюсь в их лица, и память о Святом Духе чуть меркнет, разбавляется тонкой струйкой дурного предчувствия.

– Извините за беспокойство, претор, – говорит один из констеблей, – но мы вынуждены попросить вас пройти с нами.

Да, я именно тот, кто им нужен. Нет, никакой ошибки здесь нет. Нет, дело не терпит отлагательств. Они сожалеют, но так распорядился епископ, вот и все. Нет, они не знают, по какому это поводу.

По меньшей мере в последнем пункте они точно лгут. Догадаться тут совсем не сложно; с пленниками и соратниками в этой системе обращаются очень по-разному, а за соратника меня явно сейчас не держат. Во всяком случае, обошлось без оков. Под арестом я не нахожусь – просто потребовалось мое присутствие в храме. Никаких обвинений мне не предъявляют.

Пожалуй, это больше всего и обескураживает: если б меня в чем-то обвиняли, я хотя бы мог все отрицать.

Экипаж петляет по Константинополю, с гудением и щелканьем перепархивая с рельса на рельс.

Я стою на носу, перед штурвалом. Мои конвоиры держатся сзади. И в этом тоже скрыто невысказанное обвинение: мне никто не приказывал смотреть перед собой, но если я взгляну на них – если воспользуюсь своим правом обернуться… как скоро на мое плечо ляжет твердая рука и развернет меня обратно?

– Храм в другой стороне, – бросаю я, не оглядываясь.

– Ориген перекрыт до самого Августина [23] . Надо все убрать после похорон.

Снова ложь. Всего два дня назад моя рота обеспечивала порядок во время шествия по Августину. Никаких барьеров мы после себя не оставили. Скорее всего, констеблям это известно. Они не пытаются меня обмануть – лишь дают понять, что им нет нужды придумывать убедительную ложь.

Я поворачиваюсь, но не успеваю открыть рот, как меня осаживают:

– Претор, я попросил бы вас снять шлем.

– Это шутка?

– Нет, господин. Епископ настаивал на этом.

В изумлении, не веря своим ушам, я расстегиваю ремешок на подбородке, стягиваю устройство с головы и уже хочу взять его под мышку, как констебль протягивает руку и забирает шлем.