– Одна, – он покопался в мешке и извлек гранату.
– Слушай сюда. Надо бросить ее танку под зад.
– Так не доброшу же, далеко, – растерялся он.
– В этом и загвоздка. Нужно добросить, иначе здесь нас и похоронят.
– Товарищ командир, разрешите? – вдруг подал голос его второй номер.
– Излагай, – я посмотрел на него.
– Я доползу. Давайте гранату.
– Парень, это очень опасно, – я не знал как поступить, парень сам вызывается на смерть. Я ведь ему не командир. Да, правду писали у нас о подвиге народа. Без такого народного героизма хрен бы мы войну выиграли.
– Я аккуратно, ползком-то получится.
– Давай. Смотри сюда, – я показал ему на застывший, видимо для выстрела, танк. – Все как обычно, кинешь и гляди. Когда начнет подниматься дым, подожди чуток, а вот как сильно задымит, вставай и бегом назад. Понял?
– Конечно, понял, я автомат оставлю, мешать будет, разрешите выполнять?
– Давай, боец. А автомат твой я возьму, он мне пригодится. Вернешься – возьмешь мой ствол, беречь будешь, лучше, чем себя. Вперед, паря, сделай дело. – Терпеть не могу всего этого пафоса, но чего-то само вылетело. Видно, оттого, что не знал, что лучше сказать в таком случае.
Парнишка быстро перемахнул через край воронки и энергично вертя задом, пополз в сторону танков.
– Вано, смотри в оба, если увидишь пехтуру, когда мы там ползать будем, гаси. Но лучше бы тебе оставаться незамеченным.
– Понял, командир. Ты чего, танк решил взорвать?
– А хрен ли тут еще делать-то? Получится, так и не один. Оба надо тормозить, к чертям собачьим.
Я, не отрываясь, смотрел на парня с дымовой гранатой. Ему оставалось проползти еще метров двадцать, затем можно будет кидать.
– Костя, готов? – я не поворачиваясь, спросил у Иванова.
– Всегда.
– Тогда вперед, проползем немного, чтобы бежать меньше.
Мы осторожно выползли из укрытия. Танки закрывали обзор в нашу сторону для своей пехоты. Заметить нас могли разве только с «Ганомага», но он далеко. И пулеметчик там стрельбой увлечен. Взмахнул рукой, бросая дымовую гранату, наш доброволец. Через пару секунд от земли начал подниматься густой белый дым. Мы побежали почти одновременно: мы вперед, а доброволец назад.
– Я к дальнему! – крикнул я на ходу Косте. Тот что-то прокричал в ответ.
Между танками было метров семь-восемь. Когда я выбегу из-за первого, то меня встретит пехота, только бы автомат не подвел. Ближний танк находился левее, я забрал чуть в сторону, а то еще заденет взрывом, когда Иванов в него гранату бросит. Точнее две. Я огибал его по дуге и выскочил из дыма как черт из табакерки. А там! М-мать! Четверка гансов, трое повернули головы. Да, челюсти не упали, они на хрен отвалились разом. Я, дав длиннющую, патронов на двадцать разом, очередь, срезал двоих. Но рухнули все. Двое, упав, повернули свои карабины на меня. Но я уже был возле них. Просто перечеркнул их парой очередей. Но один, сука, все же выстрелил. По рукам, как молотком, ударило. Я даже замер от удивления. Такого чуда я никак не ждал. Немецкая пуля попала в автомат и ушла в сторону. Но от удара мне отшибло руки. Быстро упав на землю, я обернулся. Раздался взрыв, за ним сразу второй. Идущий первым Т-2 чадно задымил. Иванов со своим закончил, пора бы уже и мне. Раздалась очередь из автомата, Костян добивает вылезающих танкистов. Вторая двойка, резко встав, стала поворачивать башню.
– Не, не сейчас, – пробормотал я. Рванув, что есть силы вперед, я вскочил на броню. И постучал в люк.
Чего я решил это сделать, не знаю. Но люк, как в сказке, приоткрылся. Дальше все произошло на автопилоте. Из люка высунулась рука с пистолетом. Я долбанул гранатой по этой клешне и, выдернув кольцо, протолкнул ее внутрь башни. Там кто-то заорал, но я уже летел прочь. Когда рвануло, я отбежал всего шагов на пять-шесть. Волной меня подхватило, и следующий пяток метров я пролетел как Икар. Хлопнувшись со всей дури на землю, я боялся пошевелить руками. Болело все тело. Как будто этот танк по мне только что проехал. Но, сообразив, что лежу на открытом месте, судорожно нащупал в кармане дымовую. Бросил ее. Вовремя. Пули, выпущенные, видимо, пулеметчиком с БТРа, впились в землю, на том самом месте, где только что была моя голова. Кидая гранату, я повернулся на бок, только это и спасло. Дым уже хорошо поднялся, я встал во весь рост и, закусив от боли губу, бросился бежать к воронке. Но не добежал. Пулеметчик, не видя меня из-за дыма, стрелял просто в моем направлении, и падла, ведь попал все же. В плечо ударило, меня аж перевернуло. Рухнул. Темно в глазах. Во рту вкус крови, наверное, губу прокусил. Правую руку – не чувствую вообще. Навалилась какая-то тишина, а потом стало легко.
Дикая боль пронзила голову. Рука! Черт, что с рукой? Открыв глаза, уставился в темноту. Где я. Почему голова раскалывается.
– Он очнулся, товарищ майор. – Голос знакомый, это обо мне говорят?
– Вижу, спасибо, сержант, выйди, пожалуйста.
Передо мной возник расплывающийся силуэт. Истомин. Писец, он же меня сейчас сам добьет. Так значит, я живой все же. Но как? Я вроде не успел добежать. Блин, как же больно-то.
– Молчи! – произнес майор, видя, что я пытаюсь рот открыть. – Нельзя тебе говорить. Ну и дел ты тут натворил. У тебя серьезное ранение ключицы, плюс сильная контузия от взрыва. Благодари Иванова! Он тебя на себе вытащил. Хотя и ему прилетело. Как он тебя донес? Уму непостижимо. У него нога навылет, а упал только когда притащил.
Вот блин. Парню памятник при жизни ставить надо. Я все же открыл рот.
– А немцы прорвались? – еле смог выдавить я. Язык не ворочался.
– Молчи, говорю. Глотни, – Истомин подставил мне горлышко фляги. Я глотнул, о, жить сразу захотелось. – Не прошли, один танк Зимин сам подорвал, а второй мы из зенитки продырявили, он к нам бортом повернут был. Когда встал, его Зимин и добил. Молодцы. Только если сегодня опять полезут, то нам будет худо. Боеприпасов мало, мы трофейное все раздали. Инженеров я в лесу с охраной оставил. Там болото, они, в принципе, в безопасности.
– Хорошо, как же устоять-то два дня, это очень долго?
– Связались со штабом фронта. Наступление перенесли с двенадцатого на одиннадцатое. На завтра то есть. Хорошо, что связались. Части раньше подошли. Немцы железку перерезали, но дивизия проскочила чуть раньше. Силы есть. Говорят, что самое время бить именно сейчас, пока и к немцам подкрепление не прибыло.
Я закрыл и снова открыл глаза, облизал пересохшие губы. Во рту как песку насыпали.
– Время уже четыре часа, может, сегодня и обойдется. Темнеет рано. Завтра, при наступлении, нам сделают коридор. Во время авианалета мы должны будем проскочить. Эх, ты мне здоровый нужен был. На, глотни еще, – майор снова подставил мне фляжку. – Везение у тебя кончилось, что ли. Такой путь без царапины, а тут…