Мне повезло, что Сворргод не угостил меня добавкой. Вместо этого он подбросил в ладони мой кинжал и, перехватив его поудобнее, метнул его… Сначала мне показалось, что в Баррелия! Но нет, кинжал пролетел заметно выше его головы и вонзился в стену позади него аж на половину клинка.
Ван Бьер задрал голову, взглянул на нож и молча кивнул – видимо, дал понять Сворргоду, что оценил мастерство его броска. И на этом – все! Но самое обидное было в том, что ублюдок-кригариец продолжал взирать на происходящее так, словно оно его не касалось. Даже теперь, когда я получил по морде, его пиво было разлито по полу, а виновники сего безобразия в открытую выпендривались перед ним.
– Ну и где моя выпивка? – осведомился монах, когда я вернулся за стол с пустыми руками и благоухая тем самым пивом, которое ему не донес. Или, вернее, донес, но не все – оно частично впиталось мне в одежду, когда я прокатился по мокрому полу.
Даже не знаю, на кого я злился сильнее – на Баррелия или на хойделандеров. Все они по-своему издевались надо мной, как будто сговорились довести меня до белого каления. Обида и злость сдавливали мне горло и мешали дышать. Я мог бы много чего наговорить в ответ на глумливый вопрос ван Бьера, но кулак островитянина сбил с меня желание огрызаться. И потому я одним лишь взглядом выразил все, что думаю о кригарийце и о его вероломном поведении.
– Как-то ты чересчур серьезно ко всему этому относишься, – заметил он, покачав головой. – Неужто взаправду хочешь убить тех парней за их шутки? И откуда, скажи на милость, в тебе столько ненависти? Нельзя же бросаться с ножом на каждого встречного и поперечного – так и в беду угодить недолго. Тебе повезло, что островитяне не знают, кто ты такой. И что они – не конченные звери и не убивают детей, за чьи головы не объявлена награда. Даже когда эти дети ведут себя с ними дерзко, как ты… А теперь хватит таращиться на меня, как безногий – на лестницу! Иди к трактирщику и возьми у него еще пива. И постарайся больше не спотыкаться и не проливать мою выпивку! Я платил за то, чтобы она оказалась у меня в желудке, а не за то, чтобы хозяин мыл ею пол!
Эти слова грозили стать последней каплей, что переполнила бы чашу моего терпения. Даже не знаю, каких гадостей я наговорил бы ван Бьеру, если бы к нам вдруг не подошел еще один желающий выяснить с ним отношения.
– Твой сын – наглый гаденыш, который не обучен держать язык за зубами! – прорычал Сворргод, упершись кулачищами в столешницу и угрожающе нависнув над монахом так, словно собирался откусить ему голову. На правом предплечье хойделандера была вытатуирована раззявившая пасть, зубастая рыбина. А другое, подобно змее, огибала по спирали длинная руническая надпись.
– Химбаль мне не сын, а племянник, – уточнил и одновременно соврал Баррелий. – Но я согласен с вами, сир: этот несносный маленький грубиян нуждается в каждодневной порке! Вот только жаль, но даже она не пойдет ему впрок! Загвоздка в том, сир, что Химбаль еще во младенчестве крепко стукнулся головой о камень. И с той поры он не понимает ни родительских наставлений, ни родительского ремня. Да вы взгляните на его лицо: разве похоже, что в голове этого негодника есть хоть крупица ума?
Я вовсе не пытался сейчас подыгрывать Баррелию – вот еще! Идиотское выражение на моем лице объяснялось все тем же странным поведением кригарийца. Я смотрел на его виноватую улыбку, слушал его елейную речь и не верил своим глазам и ушам. Передо мной что, и правда сидел тот самый человек из легенд, которыми я доселе восхищался? Человек, который в одиночку перебил банду Кормильца, а не так давно нашинковал ломтиками толпу бахоров и в придачу к ним трех островитян, заискивал перед каким-то трактирным задирой. И еще больше позорил меня перед ним и его приятелями, хотя, казалось бы, куда больше-то?
Или что, в трезвом виде Пивной Бочонок утрачивал всю свою храбрость и для ее возврата ему требовалось напиться?
– Ты слышал, что сказал мне твой пацан? – Похоже, Сворргода не устроили оправдания моего «дядюшки». – Ты знаешь, что стало с теми, кто прежде пытался оскорблять меня такими словами?
– Помилуйте, сир! – И тон, и улыбка ван Бьера стали еще более заискивающими. – Сам бы я ни за что не осмелился сказать вам нечто подобное – мне еще жизнь дорога! Но Химбаль, он ведь еще ребенок, да к тому же с напрочь отшибленной головой! Какой с него может быть спрос? Прошу вас, сир, простите моего юродивого племянника! Обещаю, что не останусь за это перед вами в долгу! Позвольте угостить вас лучшей выпивкой, которая только найдется в погребах «Усталой секиры»!
– Я огорчен, что ты предложил мне это лишь после того, как я к тебе подошел! Сильно огорчен! Но… так уж и быть! – Сворргод наконец-то позволил себе немного подобреть. – Отрадно, что ты сам догадался, как лучше всего перед нами извиниться. Поэтому я не трону ни тебя, ни твоего ублюдка-племянника. А теперь иди и угости нас бочонком рорридагского эля! И еще свиным окороком! Думаю, этого хватит. Для начала. И следи, чтобы твой придурок… – Островитянин залепил мне еще один подзатыльник, от которого я едва не треснулся лицом об стол. – Следи, чтобы он помалкивал и не крутился больше возле нашего стола!
– О, не извольте сомневаться, сир – больше Химбаль вас не потревожит! – закивал ван Бьер. – Спасибо, сир – вы очень добры! И не припомню, когда в последний раз я сталкивался с таким великодушием! Как вы сказали: рорридагский эль? И свиной окорок?… Отлично, сир! Сей же момент устрою вам лучший эль и лучший окорок!.. Эй, хозяин! Хозяин! Где же ты? Уснул что ли? Просыпайся, ты мне срочно нужен!..
Глава 15
– Да что такое на тебя нашло? – шепотом спросил я кригарийца после того, как Сворргод вернулся к своим, а кригариец, отдав трактирщику нужные распоряжения, стал дожидаться, когда тот их исполнит. – Что ты делаешь?
– Как – что? – удивился Баррелий, нахмурив брови. – Разве не ясно: искупаю твою ошибку и угощаю наших новых друзей ужином.
– Но… это… неправильно! – Я вконец растерялся, не зная, как мне быть: продолжать злиться, недоумевать или все-таки согласиться с монахом.
– Неправильно оскорблять людей и бросаться на них с ножом из-за сущих пустяков, – повторил он и демонстративно погрозил мне пальцем. – А проявлять щедрость и уметь, когда надо, принести извинения – вот это правильно!
– Да?! Но островитяне первые начали! Значит, они должны первыми извиняться!
– Тс-с! – Ван Бьер поднес палец к губам. – Забыл, что тебе велено сидеть и помалкивать?… И не будь ты таким злопамятным! Бери пример с островитян: они же тебя простили! Так почему ты не можешь проявить к ним ответное уважение?
Я лишь всплеснул руками и устало закатил глаза. Мне казалось, что в последнее время я более-менее разобрался во взрослой жизни, которой отныне жил. Но, как выяснилось, ничего-то я в ней не понимал. А все мои потуги это исправить лишь еще больше все усложняли.
Позади меня раздался грохот, а за ним хлопок открываемой пробки и характерное журчание – это хозяин, взгромоздив на стойку бочонок, взялся разливать эль по кружкам. Не дожидаясь, когда его позовут, кригариец встал из-за стола и, еще раз погрозив мне напоследок, пошел исправлять мои ошибки… Как он считал. Потому что я считал иначе, и будь на то моя воля…