Человек отключил топографическую маскировку и снял с плеча тяжелый излучатель античастиц.
– Надо поработать над конструкцией этой штуковины, – недовольно проговорил он, потирая плечо. – Слишком много весит.
– Подрастешь, станет легче, – с улыбкой ответил один из ребят. – Как прошло?
– Как обычно, – ответил человек. – Этап номер восемь позади. Теперь Громов и Диктатор будут воевать друг с другом, пока один из них не рухнет замертво.
– Узнал что-нибудь интересное? – поинтересовался второй юноша.
– Да, – коротко ответил человек. – И это навело меня на очень дельную мысль. Мы можем не просто столкнуть их лбами, но и заставить совсем уйти с нашей дороги.
– Каким образом? – спросил первый парень.
– Расскажу позже, когда продумаю все детали, – ответил человек. – Чего мы ждем? Поехали, пока нами не заинтересовалась охрана.
Магнитоплан медленно покинул стоянку и, обогнув площадь, выехал на скоростное шоссе.
Прошло около минуты, и тем же маршрутом пределы Дворца покинул ещё один экипаж. Как и машина юношей, серый и неприметный. Он зафиксировал среднюю для выбранной трассы скорость и заскользил над дорогой, в точности повторяя все маневры грузовичка.
9. Сын
Туркин прогуливался по переходам подземной базы с видом победителя. Встречавшиеся на пути люди и фантомы на него почти не смотрели, но пару косых взглядов Воин уловил. Высокий рост и завидное телосложение всегда придавали титанам особую уверенность в себе, но на вражеской территории к обычным ощущениям добавлялся привкус риска. Алексей не опасался, что кому-то из местных обитателей придет в голову забросать его камнями или спровоцировать на рукопашный бой, но было заметно, что нахальный взгляд пленника раздражает некоторых бунтовщиков. Особенно тех, кто был одет в странную архаичную униформу. Сначала Туркин не понимал, что же такого необычного он видит в этих людях, но очень скоро научился безошибочно выделять их из любой группы прохожих, даже если они меняли одежду устаревшего покроя на вполне современные комбинезоны. В глазах этих солдат читалась смертная тоска. Не меланхолия от недосыпания или недовольство, а настоящая, глубокая и необратимая тоска. Казалось, что эти люди глубоко скорбят по всем родным, близким, друзьям, а заодно и по себе самим, ещё живым, но уже не живущим. Такого сочетания чувств Алексей не встречал в человеческом взгляде никогда. Глаза врагов в пылу сражения, если удавалось их увидеть, были полны ненависти, злобы, отчаянной решимости. В глазах приговоренных к «ластику» пленных таились либо раскаяние, либо страх. Даже приговоренные к полному стиранию личности или физическому уничтожению смотрели совсем не так. Они могли жалеть себя и свои упущенные возможности, могли отдаться в лапы беспредельному ужасу, теряя при этом остатки разума и воли, но никто из них не глядел на противников и палачей с такой невыразимой тоской.
«Как тошно им жить, – пришла в голову Алексея мысль знакомой и теплой окраски. – Отчего они так страдают, папа?»
От неожиданно начавшегося мыслеконтакта Туркин невольно вздрогнул. Иван очень редко называл его папой. Даже когда они оставались одни или тренировались в установке ментальной связи. Обычно такое обращение предвещало довольно непринужденный разговор «обо всем», но сейчас настроение сына было не таким, как во время редких часов совместного досуга. Он был по-деловому собран и сосредоточен. Алексею показалось, что за последние дни Иван повзрослел лет на десять. Он теперь не только говорил, но и мыслил, как взрослый. Четкими и хорошо сформулированными категориями. А ещё он очень неплохо освоил искусство дальней мыслесвязи, которое Воинами поколения Туркина изучалось лишь на седьмом курсе Академии.
– Как ты меня нашел? – спросил Алексей, в душе радуясь успехам сына.
– Плевое дело, – с юношеской самоуверенностью заявил Иван. – Когда знаешь принцип, решить проблему нетрудно.
– А я до сих пор не понимаю принципа мыслесвязи, – признался Туркин. – И, по-моему, в этом я не одинок.
– Это верно, – согласился сын. – Хотя ты самый толковый из своего ордена.
– Комплимент? – удивился Алексей. – Или тебе нужен кредит на покупку мороженого?
– Нет, пап, детство кончилось, – серьезно ответил Иван.
– Вот как? – ещё больше удивился Воин. – И что же началось?
– Война, – мальчик показал отцу мысленную картинку.
В двух кварталах от дома, в котором ещё недавно жил Алексей, громоздились руины административного здания сектора, а в проходящем мимо шоссе зияли огромные провалы. Ни в одном из домов уровня не горел свет, а над тротуарами не висели объемные фигуры рекламных голограмм. Прохожих на улице был тоже минимум. Причем трое из пяти оказывались полицейскими или солдатами внутренней армии.
– Мне пора выбираться из этой пещеры, – решительно подумал Туркин. – Как там мама?
– Она очень беспокоится о тебе, – ответил Иван.
– Не оставляй её надолго одну, – попросил Алексей.
– У меня много дел, но я постараюсь, – сказал мальчик. – Даже сейчас я очень ограничен во времени. Поэтому, извини, но нам пора прощаться.
– Один вопрос, Ваня, – остановил его Туркин. – Я не знаю, как правильно его задать, но…
– Я не брал твой излучатель, – не дожидаясь вопроса, ответил Иван. – Ты об этом хотел спросить? Твой тюремщик пытается переманить тебя на свою сторону. Для этого он и устроил спектакль с погружением в детство, подсунул тебе сексуально озабоченную Габриэллу и придумал версию с угрозой, якобы исходящей от третьих лиц. Выбирайся из этого змеиного гнезда, папа, и возвращайся поскорее на Титан. Без тебя не справляются ни Ямата, ни Громов.
– Хорошо, – сдержанно ответил Алексей. – До встречи дома.
Когда Иван прервал контакт, Туркин хмуро оглянулся по сторонам и, сойдя с пешеходной дорожки, уселся прямо на искусственную траву обрамляющего тротуар газона. Все сказанное мальчиком никак не хотело умещаться в рамках представлений Воина о том, каким замечательным человеком должен быть его сын. В заключительных фразах Ивана не было ни слова правды. Алексей никогда не считал себя хорошим психоаналитиком, но ложь чувствовал интуитивно.
Особо острая интуиция была зафиксирована даже в личном деле Туркина. Этот дар был признан за ним так же как, например, талант Горича телекинетически воздействовать на плазменно-квантовые процессоры боевых компьютеров или способность сыщиков «Омеги» незаметно внушать окружающим разнообразные посторонние мысли и видения.
Алексею было непонятно, почему Иван решил, что отец поверит во весь этот бред. Излучатель мальчик не только брал, но и до сих пор им распоряжался. Туркин чувствовал, как изменился его мысленный голос при упоминании о могучем оружии. О тюремщике и погружениях в детство Иван мог прочесть в отцовских воспоминаниях, но откуда ему было знать полное имя «сексуально озабоченной» Габи? И, наконец, его акцент на третьих лицах. Мальчика явно взволновала эта формулировка. Почему? Стало обидно за то, что не оправдываются юношеские надежды на максимальную оценку авторитетными людьми его гениальной комбинации? Не устраивало пренебрежительное определение «третьи лица» вместо «коварный и умный враг» или «дьявольски опасный и неуловимый противник»?