Француженки не играют по правилам - читать онлайн книгу. Автор: Лора Флоранд cтр.№ 6

Ей хотелось вернуться к жаре, морю и счастью. У нее не было никакого желания попасть в тенеты греческого бога и застрять здесь.

Это было разумным решением еще и потому, что он, вероятно, предъявит ей иск за сексуальное домогательство. Наверное, все же хорошо, что он повернулся на каблуках и покинул ее, испепелив своим презрением. Тем более что у греческих богов была паршивая репутация из-за их любви к крепким объятиям. У любой женщины может возникнуть реальная проблема с мужчиной, который умеет обнимать, тем более если эта женщина застряла в элегантном отеле, расположенном в самом несчастливом месте на земле.

Она вылезла из кровати и пошла в ванную.

В душевой кабине, обрамленной на 180 градусов прозрачным стеклом, она чувствовала себя выставленной на обозрение как девственница, которую принесут в жертву Парижу, раскинувшемуся под ней. Кто только придумал такое? Даже если вы уверены, что никто не глядит на вас в подзорную трубу, неужели вы захотите принимать душ, когда Эйфелева башня смотрит на вас свысока?

Она посмотрела на башню с притворной сладкой улыбкой. А вот хрен тебе! У меня-то хоть вода теплая, а ты там стоишь при пяти градусах, насквозь промокнув под дождем.

Эйфелева башня по-прежнему сверкала огнями. Ей было плевать на мнение Саммер. Тем временем весь Париж в воображении Саммер сконденсировался в одного красивого обнаженного мужчину с черными волосами, глядящего на ее голое тело с некоторым высокомерием. Она почувствовала, как набухли соски.

Прекрасно.

Саммер повернулась спиной к Эйфелевой башне и воображаемому черноволосому красавцу, но при этом почувствовала, будто оба критически рассматривают ее голые мокрые ягодицы и, слегка поморщившись, решают: Pas mal [22] .

Саммер никогда не считала себя эксгибиционисткой – прежде всего потому, что не очень-то была склонна к самосозерцанию. Однако желание поразило ее так сильно и быстро, что пришлось ухватиться рукой за душевую головку. Саммер была ошеломлена: ей захотелось, чтобы кое-кто прижал ее спиной к стене душевой кабинки, закрыл ее собой, как щитом, и преградил миру путь в ее сознание, даже если она с насмешкой показывает нос этому миру. Саммер хотелось, чтобы этот кто-то защитил ее и овладел ею.

У того, кто прижал ее к стене, золотая кожа и темные волосы, и это не должно пугать ее, поскольку у возлюбленного в ее фантазиях кожа всегда матовая, а волосы темные, как у великолепного полинезийского морского божества.

Но этот человек был незнакомцем. У него было лицо, выкованное в огне, и холодный презрительный взгляд. Саммер крепко зажмурилась, продолжая мечтать, мысленно заставляя его лицо потерять очертания, но это кованое лицо упорно сопротивлялось ее желанию.

Пусть так и останется незнакомцем. Так ведь? И что может быть плохого в сексе с незнакомцем для девушки, погруженной в фантазии о том, как она выставляет себя напоказ, пока принимает душ? Она может гарантировать, что не окажется первой женщиной, которая предается таким удовольствиям.

А самое хорошее в фантазиях – это то, что она может избавиться от него, как только захочет.

Выйдя из душа, Саммер увидела на столе корзиночку, в которой на белоснежной льняной салфетке лежали золотые financiers [23] , похожие на солнечный свет, преподнесенный ей в дар. Без сомнения, это просто небольшой знак внимания – здесь так принято встречать гостей. Саммер привлек свежий аромат сливочного масла. Она протянула руку и почувствовала, как исходящее от выпечки тепло ласкает ей ладонь, а настроение странным образом улучшается вопреки холодному и дождливому парижскому дню. Но только она собралась прикоснуться к пирожному, как услышала стук в дверь.

– Саммер! – Мать обвила руки вокруг нее, но тут же отпрянула назад, чтобы хорошенько взглянуть на дочь. Незнакомый аромат окутал Саммер. Однажды, еще ребенком, Саммер прокралась в ванную своей матери и перепробовала все ее духи, чтобы знать, чем будет пахнуть мать при следующей встрече – вдруг ей понадобится разыскать мать в темном лабиринте. Поэтому она хотела попрактиковаться. Но это не сработало. Саммер была слишком мала и не знала, что для каждой пробы надо брать новую салфетку. Поэтому брызгала духи на себя, и все закончилось тем, что пришлось распылять маленькие порции на каждый палец ноги – все другие части тела были уже использованы, а разные духи не должны соприкасаться. Мать до сих пор смеется, вспоминая какофонию запахов, когда рассказывает эту историю друзьям: «Как жаль, что я не смогла заснять эту картину! А потом у бедной крошки очень сильно болела голова».

Впрочем, нельзя утверждать, что Мэй Кори так и не поняла, почему дочь это сделала.

– Спа-салон, – мать коснулась уголков глаз Саммер, – и немедленно. Пусть с тебя соскребут весь песок, милая, и, возможно, понадобится больше, чем просто пилинг, если ты будешь продолжать в том же духе. – Она перепроверила уголки своих глаз и с облегчением улыбнулась. Много раз Саммер слышала, что они с матерью смотрелись как близняшки. Но сегодня их было легко различить – кожа Саммер очень смугла от солнца, выгоревшие волосы всклокочены, неровные ногти неухожены. – И что это на тебе? – Мать будто не могла поверить своим глазам, ведь на босой Саммер был голубой хлопчатобумажный сарафан с красными цветками гибискуса. – О, Саммер. – Мать в замешательстве наморщила брови. – Слава богу, отец наконец-то нашел способ вырвать тебя с этого острова.

– Я не хотела покидать остров, – отметила Саммер. – Там была я счастлива.

– Саммер. Ты же сама говорила мне, когда мы полетели туда, что у тебя там даже нет ни одного парня. Как же ты могла быть счастлива? Теперь, милая, давай пройдемся по магазинам и наверстаем упущенное за четыре года, купим что-нибудь для вечернего гала-представления. – Мэй взмахнула руками и провальсировала через комнату. – О, дорогая, я так счастлива видеть тебя снова в Париже. Нам будет весело!

– Maman [24] . – Американка по рождению, как и ее муж и дочь, Мэй Кори всегда просила, чтобы Саммер называла ее maman. Ей это казалось более изысканным. Саммер медленно вдохнула и выдохнула так, как тренировала себя сама, и решила попробовать то, чего не пробовала очень давно – быть честной с собственной матерью. – Ты же понимаешь, что я чувствую себя так, будто медленно умираю, когда нахожусь в Париже? Я его ненавижу.

Мать задержалась перед зеркалом и, поморщившись, с беспокойством взглянула на отражение дочери в зеркале. Потом засмеялась.