Не желая попадаться на глаза консьержу, я зашел со двора, благо калитку в заборе оставили распахнутой настежь. В отличие от нее, дверь черного хода оказалась заперта, но проблемой это не стало. Только уперся плечом и надавил, как сразу с легким треском отошел косяк и скрипнули ржавые петли. Выбивали замок здесь явно не в первый раз.
По шаткой лестнице я поднялся на второй этаж, в темном коридоре осмотрелся и отправился дальше. Вход в обиталище фотографа обнаружился на третьем этаже, прямо напротив лестницы.
Я подступил к двери с неровно прикрученными медными цифирями и прислушался. По соседству лихорадочно трещала печатная машинка, этажом ниже забивали гвозди в стену с такой силой, что сотрясался весь дом, из комнат фотографа не доносилось ни звука.
Повернув круглую латунную ручку, я толкнулся внутрь, дверь не шелохнулась. Пришлось постучать, но на стук никто не отозвался.
Выбор оставался небольшой: либо уйти несолоно хлебавши, либо совершить уголовное деяние, именуемое взломом, и осмотреться внутри.
Без особых колебаний я взялся повторить трюк, позволивший попасть в здание: вывернул ручку, уперся плечом в филенку и осторожно надавил, ожидая услышать хруст и треск, но вместо этого дверь вдруг подалась и рывком приоткрылась.
Немного, всего сантиметров на десять, но хватило и этого. Пахнуло отвратительной вонью, качнулось сине-багровое лицо фотографа с вывалившимся изо рта языком. Затянутый вокруг шеи газетчика желтый шелковый галстук другим концом был намотан на внутреннюю ручку двери, и закоченевшее тело покойника наполовину висело, наполовину лежало на залитом мочой полу.
Самоубийство? Неужели мой талант заставил фотографа наложить на себя руки?
Меня будто электрическим разрядом шибануло, но я сразу выкинул эту мысль из головы, достал носовой платок и обернул им дверную ручку, стирая отпечатки. Следствие по факту подозрительной смерти откроют в обязательном порядке; еще не хватало по собственной глупости в поле зрения полиции угодить!
Избавившись от отпечатков, я попытался прикрыть дверь, но покойник зацепился окоченевшей ногой за ножку письменного стола и не сдвинулся с места. Выдохнув беззвучное проклятье, я потянул снова, и тут смолк стук печатной машинки, а секунду спустя щелкнул замок соседней двери.
Я быстро отскочил на лестничную площадку и поспешил вниз, надеясь на невнимательность соседей мертвеца, но лишь спустился на второй этаж, как по зданию разлетелся пронзительный женский визг. Пришлось броситься наутек, перепрыгивая через несколько ступенек. Выскочив на задний двор, я со всех ног припустил прочь, а только завернул за соседний дом и сразу перешел с бега на шаг. На ходу вытер носовым платком вспотевшее лицо, свернул на Виа Антик и без всякой спешки зашагал по направлению к центру.
Далекая трель полицейского свистка прозвучала, когда уже удалился на пару кварталов. Я даже не обернулся.
Шел и обдумывал смерть фотографа. Версию о самоубийстве всерьез не рассматривал. Подобные циники не накладывают на себя руки даже под угрозой неминуемого тюремного заключения. И хоть чужая душа — потемки, я успел немного покопаться в страхах этого проныры и был твердо убежден, что он не удавил бы себя ни в минуту уныния, ни в пьяном угаре. Реши вдруг фотограф оборвать свою жизнь, он остановил бы выбор на яде или револьвере, но никак не на петле.
В таких вещах я никогда не ошибался, и значит, Марека Фаре убили.
Убили на следующий день после того, как я помешал ему сделать фотоснимок Черной Лилии. Да еще ударился в бега бармен, который неким косвенным образом оказался причастен к моему появлению на задворках варьете.
Совпадение это или чья-то хитрая игра?
Дьявол! Никто не мог знать, что тем вечером я окажусь в этом увеселительном заведении! Никто не сопровождал меня, я сам решил посетить варьете. Сам!
Все же совпадение? Но совпадений не бывает, все в этом мире так или иначе связано между собой.
Вот беспринципный фотограф — он преследует самозваную жрицу Кали, стремясь сделать ее фото. А вот вороватый индус — он зол на заклинателя змей, поскольку старик выдает себя за приехавшего из Индии факира. Так не бармен ли надоумил газетчика, как подкараулить самозваную жрицу Кали? А Марек Фаре вовсе не показался мне простаком, если он и заплатил бармену вперед, то лишь часть всей суммы. И когда на следующий день индус не получил обещанного, он вполне мог вспылить и удавить обманщика. А потом имитировать самоубийство.
Но фотограф и сам получил у кого-то аванс, вряд ли он располагал суммой, достаточной для подкупа извозчика и бармена, не говоря уже о найме пары громил. Деньги потрачены, фотографий нет — вспылить мог и заказчик.
Мое же отравление могло объясняться алчностью индуса, который перед отъездом вознамерился позаимствовать у посетителя варьете золотой хронометр.
Мысли крутились в голове, кусочки мозаики складывались один с другим, рассыпались и складывались уже в ином порядке. Пока шел до площади, успел перебрать с десяток версий, но ни одна из них целиком и полностью меня не устроила. Не отпускала убежденность, что я не принимаю в расчет некий важный факт. А какой — понять не мог.
Вскоре над крышами домов замаячило брюхо дирижабля с уходящими от гондолы к земле канатами, потом показались стены восстановленного амфитеатра. Но лишь на площади Максвелла я сумел в полной мере оценить масштаб древнего сооружения, которое едва ли уступало размерами римскому Колизею. Некогда камни амфитеатра пустили на строительство окрестных домов, и античное строение долгие века пребывало в полнейшем запустении, но теперь ему вернули первозданный облик с высокими арками и узкими оконными проемами внешних коридоров, мраморными колоннами и барельефами. Я даже представить не мог, сколько пришлось вложить в реставрационные работы.
Сама площадь Максвелла была полукруглой. С одной стороны на нее выходил фасад амфитеатра, с другой вплотную прижимались дома средневековой постройки. До встречи с Лилианой оставалось еще полчаса, поэтому на тенистую веранду ресторана я проходить не стал и двинулся к памятнику Максвеллу. У постамента плескался на солнце прозрачной водой сооруженный фонтан, а мне хотелось умыться.
В отличие от запечатленного на многих полотнах хрестоматийного образа, здесь Максвелл был изваян в камне один, без своего потустороннего компаньона. Но на статую я как-то даже не смотрел, взгляд сам собой цеплялся за паривший над площадью дирижабль. Летательный аппарат буквально подавлял своими размерами, не давая прочувствовать ни помпезность памятника, ни величественность амфитеатра. Реставрация и торжественное открытие и в самом деле оказались хитрым рекламным ходом заезжего миллионера, не зря на дирижабле огромными буквами было выведено название его корпорации: «Меллоун и партнеры».
Подобраться к фонтану оказалось не так-то просто: на облицованном мрамором парапете расположились многочисленные живописцы, на вид — студенты школы искусств Императорской академии. Одни делали наброски амфитеатра: кто — в первозданном виде, кто — со строительными лесами и летательным аппаратом в небе, другие зарисовывали виды площади и памятник великому ученому.