Феликс Дзержинский. Вся правда о первом чекисте - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кредов cтр.№ 28

13 апреля в московских газетах появилось обращение председателя ВЧК к жителям столицы:

«Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Совете народных комиссаров приглашает всех граждан, пострадавших от вооруженных ограблений, явиться в уголовно-розыскную милицию (3-й Знаменский переулок) для опознания грабителей, задержанных при разоружении анархистских групп, в течение 3 дней от 12 ч. до 2 ч., считая первым днем 13 апреля».

Один артельщик, явившийся по этому приглашению в милицию, опознал преступника, ограбившего его на 300 тысяч рублей.

А перед идейными анархистами, чье влияние оставалось значительным, власти по-своему извинились. В интервью «Известиям» 16 апреля Дзержинский говорил:

«Идейных анархистов среди лиц, задержанных нами в ночь на 12 апреля, очень мало, среди сотен – единицы. Мы их освобождаем, и если, быть может, некоторые из них будут привлечены к ответственности, то только за прикрытие преступлений, совершенных уголовными элементами. Мы ни в коем случае не имели в виду вести борьбу с идейными анархистами».

Через некоторое время последователи князя Кропоткина нанесли Феликсу Эдмундовичу коварный удар. Они распространили сведения, что он во время своего пребывания в тюрьмах и на каторге якобы не был таким уж «железным», сотрудничал с тюремщиками. Сильнее Дзержинского уязвить было трудно. Все, кто его знал, понимали, что такого быть не могло. Председатель ВЧК 6 июня обратился в ЦК партии и ВЦИК с требованием привлечь к ответственности клеветников:

«В номере 62 газеты „Анархия“ от 18 мая появилась статья под заглавием „Будем готовы“, в которой автор ее, некий „Андрей“, между прочим пишет обо мне: „Он каторжник, отбывал каторгу в Александровском централе. Но… можно быть на каторге и пользоваться большими, недопустимыми для искреннего революционера привилегиями; это было и с Дзержинским. Он находился на особом счету у администрации. Фактически он содержался на положении «скрывающегося» и обретался больше всего в одиночке. («Скрывающиеся» на тюремном языке – это доносчики и провокаторы, нетерпимы в общих камерах). Он при проверке заключенных ходил сбоку начальства и записывал просьбы и заявления арестантов и позволял иногда подавать свои реплики отрицательного свойства в то время, когда начальство удовлетворяло их. И за эту «законность» имел свидание с родственниками вне очереди, выписывал кофе, какао и другие деликатесы. Арестанты ненавидели его, и если бы его встретили, то ему бы несдобровать. Чечевичная похлебка не довела бы его до добра. Вот с тех-то пор он имеет зуб на анархистов, и его «анархоедство» имеет вполне определенную окраску и подкладку“. Конечно, все это вымысел от начала до конца. Клеветники желают таким путем очернить учреждение, председателем которого я являюсь. Поэтому я прошу вас, товарищи, возбудить следствие и привлечь их к ответственности».

Продолжение истории неизвестно. Думается, комментировать тут нечего.

Первое решение о расстреле особая комиссия ВЧК вынесла 24 февраля 1918 года. К высшей мере были приговорены дерзкий налетчик, называвший себя «князем Эболи», а также его жена и сообщница Бритти. «Князь» совершал нападения на квартиры, учреждения, похитил картину и драгоценности из Зимнего дворца.

В особую комиссию входили три человека, в том числе обязательно один левый эсер. Решения принимались только единогласно. До конца июня по решениям ВЧК были расстреляны около 50 человек. Кто они? Например, некто Раковский и двое его сообщников промышляли грабежами, финансовыми махинациями, распространяли фальшивые деньги; при задержании ранили чекиста. Смотрим дальше. Налетчики… Убийцы… Один из бандитов, анархист, во время нападения скальпировал свою жертву, выпытывая, где спрятаны деньги. А два брата Череп-Спиридовичи и их подельник Бейлинсон попались на крупной афере. По условиям Брестского договора Республика выкупала у Германии представляемые ею ценные российские бумаги. Мошенники пытались задним числом продать немцам акции рудников.

Все – уголовные и наказаны как будто за дело. Но эти расстрелы незаконны! В России ведь отменена смертная казнь… Вновь ввел эту меру декрет Совнаркома «Социалистическое отчество в опасности!», принятый 21 февраля после возобновления немецкого наступления на Петроград. Заглянем и в этот исторический документ:

«Чтобы спасти изнуренную, истерзанную страну от новых военных испытаний, мы пошли на величайшую жертву и объявили немцам о нашем согласии подписать их условия мира. Наши парламентеры 20 (7) февраля вечером выехали из Режицы в Двинск, и до сих пор нет ответа. Немецкое правительство, очевидно, медлит с ответом. Оно явно не хочет мира. Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть земли помещикам, фабрики и заводы – банкирам, власть – монархии. Германские генералы хотят установить свой „порядок“ в Петрограде и в Киеве. Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности». Смертную казнь восстанавливал 8-й пункт декрета-воззвания, гласивший: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».

Строго говоря, Совнарком не имел полномочий отменять решение II Съезда Советов. Однако после заключения мира в Брест-Литовске 3 марта и этот сомнительный пункт утрачивал силу. Кроме того, в документе не указывалось, какой орган вправе применять кару. Об этом ВЧК напомнят в свое время.

Так укоренялась привычка вольно трактовать даже собственные – советские законы.

В марте ВЧК начинает создавать чрезвычайные комиссии на местах. К концу лета эти органы уже действуют в основных губерниях и десятках крупных уездов. Но ЧК пока существуют фактически на правах отделов в местных исполкомах. И зависят они главным образом от местных властей.

22 марта 1918 года на заседании Курского исполкома его председатель зачитал телеграмму из Москвы, подписанную Дзержинским. Из зала спросили: «Кто это такой?». Председатель ответил: «Не знаю, в Совнаркоме такого комиссара нет». На пятом месяце существования ВЧК руководители губернии, расположенной не так уж далеко от Москвы, еще не слышали фамилии Дзержинского.

Все приготовления сделаны. Ближайшей ночью Ганька срубит голову контрреволюции. А пока самое лучшее – пойти искупаться. Ганька бросается в холодную еще Каму (начало июня), согревается быстрыми движениями, переворачивается на спину, смотрит на родной завод. Чумазый гигант стоит на берегу реки, зажатый с трех сторон горами. Грохочет 50-тонный молот, шипит металлическая лава, на частоколе труб лежит черное облако на фоне ясного неба; сквозь рев металла слышится свист ремней, дребезжание шестеренок… Далеко разносится гудок завода-великана, на 15–20 километров. В неурочный час он вызывает ужас у жителей Перми: опять какая-то заваруха в рабочей слободе.

Мотовилиха – пушечный завод в четырех километрах от Перми. 25 тысяч рабочих. И чуть не каждый готов взять в руки оружие, если кто-то посягнет на их самоуправление. Здесь свои законы, своя власть. В городе обыватель боится выйти на улицу, а в рабочей слободе по-прежнему не запирают дверей и окон. От уральских казаков Мотовилиха отбилась. Мятежные белочехи проезжали на восток – их разоружили как миленьких, только револьверы оставили офицерам. А главный в этой твердыне уральской революции – Гавриил Ильич Мясников, председатель исполкома местного совета. «Ганька» для своих.