Опасные гастроли - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 33

— А что с ней разговаривать? — еще более удивился он. — Как я ей скажу, так она и сделает.

В порту нас уже ждали приготовленные доски и еловый шест в сажень и четыре вершка. Еще я уговорился насчет железных петель, которыми доска должна соединяться с шестом. А то еще от толчка соскочит — и возись с ней потом.

Верите ли — я сочинял эту подножку со всем пылом души. Больно мне полюбилась мысль о полете под цирковым куполом, и я уж даже думал, не пригодится ли это изобретение и во флоте.

Гаврюша взвалил на плечо шест с досками, и мы через всю крепость отправились в цирк. Тащить по узким рижским улочкам на плече саженный шест — доложу я вам, весьма неприятно, особливо когда нужно поворачивать, а поворачивать приходится через каждые три шага. Того гляди, заедешь в окошко, или в витрину лавки, или собьешь шляпу с барыни, или иначе как-нибудь напроказишь. Нам вслед летела ругань на трех языках, но делать нечего — брань на вороту не виснет, и мы вздохнули с облегчением, лишь выбравшись на эспланаду.

— Жаль девочку, — сказал я, когда мы уже приближались к створу Дерптской улицы. — Не иначе, попадет в лапы к старому сладострастнику. Кто бы еще догадался ее похитить, да еще с таким шумом?

— А знаете, сударь, что мне на ум пришло? Сладострастник-то не здешний, — вдруг вымолвил Гаврюша. — Я здешних знаю — они и к портовым девкам-то бегать не желают, все больше дома с женами сидят. Уж не притащился ли он за бедной девкой из самого Санкт-Петербурга?

— А немецкие бароны?

— Мало ли им девок в деревнях?

— Ну что деревенская против такой красотки?

— Деревенская девка в теле, особливо коли ее барин к себе приблизит, тут-то она и начнет отъедаться, а эта — тоща больно. Деревенская, опять же, послушная. И вступиться за нее некому. А из-за цирковой господин де Бах шум поднимет, все откроется, позору не оберешься. Он ведь уже знакомствами обзавелся. Нет, это не здешний развратник потрудился, это заезжий.

В его словах был резон.

Мы вошли в цирк, миновав двух нищих у порога. У меня была с собой медная мелочь, я дал им по пятаку.

— Вы помолитесь, братцы, чтобы мне племянника Ваню отсюда целым и невредимым вызволить, — сказал я им, не слишком уверенный, что они поняли мои слова. Тот, что в седой щетине, точно был малость не в своем рассудке.

В цирке было тихо, мы выглянули на манеж — и там никого не застали.

— Что за притча, — сказал Гаврюша. — Ну, идем на конюшню искать Карла. Вроде там кто-то кричит.

Но на конюшне мы обнаружили такую картину — старый Карл стоял перед двумя полицейскими, тут же были де Бах и его старший сын Альберт, а также Казимир и еще какие-то люди.

Мы вовремя шарахнулись и остались незамеченными.

— Карла спрашивают, кто открыл ворота, — тихо переводил Гаврюша.

— Он клянется… клянется, что маленький Иоганн… он на директора наступает, для чего директор Иоганна взял…

— Господи, уж не про Ваню ли он?..

— А статочно, про Ваню… Он спрашивает — коли это не Иоганн ворота отворил, так что ж он скрылся? Говорит — он вместе с конокрадами ушел…

— Кто — Ваня? С конокрадами?..

— Именно так он и говорит… Теперь полицейский… требует подать сюда Иоганна… Ну и быстро же стрекочет!.. Директор говорит — Иоганна нет, но ворота отворил не Иоганн… Говорит — может статься, у девицы был договор с каким-то поклонником, и это дело потом откроется. А лошадей-то три пропало…

Мы слушали, и становилось все яснее, что де Бах всячески выгораживает Ваню, а все грехи приписывает мадемуазель Клариссе. Она-де завела поклонника, она-де решила с ним бежать и увести двух драгоценных липпицианов и третьего коня попроще — в качестве приданого.

— Не так уж это было бы глупо, — заметил Гаврюша. — Толковая, значит, девка, не пропадет.

— Ты одобряешь воровство?

— Воровство — грех, а только мы не знаем — может, ей жалованье задолжали; может, еще какая причина была.

Меж тем двух парнишек все же отправили на поиски Вани, хотя это и представлялось совершенно безнадежным делом — коли до этого времени его не нашли, значит, пропал основательно. Они пробежали мимо так быстро, что не заметили нас. Допрос Карла продолжался — раз он старший на конюшне, то должен бы знать, как удалось столь быстро вывести липпицианов и третью лошадь. Карл отбивался из последних сил. Он оправдывался тем, что был пущен ложный слух о пожаре, и все, кто только ночевал в цирке, кинулись выводить лошадей и выносить ценное имущество. При этом, возможно, отворили ворота, чтобы ставить лошадей на Дерптской улице, а не в парке, где они потопчут последние оставшиеся клумбы. Но так ли на самом деле — он не знал, потому что был на конюшне. А потом оказалось, что тревога ложная, лошадей стали заводить обратно — тут и явилась пропажа. И, по мнению Карла, о пожаре кричали лишь для того, чтобы в суматохе похитить и липпицианов, и мадемуазель Клариссу.

— Сдается, им тут сейчас не до нас, — сказал я. — Но мне сильно не нравится, что Ваня пропал. Чует мое сердце, он попал в беду.

— Что-то уж больно господин директор юлит. Не сам ли он Ваню где-то спрятал? — спросил Гаврюша. — Шш-ш-ш… О Господи…

— Что такое?

— Про убийцу речь… кого-то еще этой ночью убили… Вот почему полиция притащилась!

— Спаси и сохрани, — пробормотал я.

— А кого — не понять… Они-то знают, а мне — не понять…

— Но ведь не Ваню?

— Нет, не Ваню… Опять про лошадей… Кто лошадей увел — тот и того человека убил… это де Бах… Нет, того человека далеко от конюшни зарезали… это уж полицейский… кабы он с конокрадами сцепился, его бы на конюшне закололи…

— Дикие дела творятся в этом цирке, — сердито сказал я. — Ну, что прикажешь делать?

— Идти отсюда прочь… Если господин директор нас тут сейчас увидит — с шумом выставит, после чего нам к нему попасть будет мудрено. Уходим, сударь, уходим…

Легко сказать! Разворачиваясь, Гаврюше крепко треснул шестом о стену, так что голоса на конюшне разом стихли.

Оттуда выскочил чернокудрый крошка Казимир и сердито на нас уставился.

— Вы кто такие? — спросил он по-немецки.

— Мы по уговору с господином директором пришли подножку ладить, — ответил Гаврюша.

— Ступайте прочь, не до вас теперь!

С тем он убежал.

— Экий бойкий, — сказал я. — Прямо наглец какой-то. В его годы не помешало бы чуть повежливее со старшими говорить. А знаешь, кто мог отворить ворота? Эти театроманы, любители Шиллера!

— Какого Шиллера?

— Который про крокодильих детей сочинял, — вспомнив монолог Карла Мора, доходчиво объяснил я. — Они же взад-вперед бегали, шумели. Что бы кому-то из них в суматохе пробежать через конюшню и скоренько откинуть засов?