Тропа бабьих слез - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Топилин cтр.№ 33

Мужики молчат, каждый думает о своем. После сытного ужина, на свежем воздухе, никто не хочет спать. Охотники гоняют стойкий чай со смородиной. Полковник Громов и Сергей неторопливо курят последние запасы дорогих папирос. Офицеры желают завести разговор, но Гришка и Егор, вяло отмахиваясь от редких комаров, кажется, не замечают их. Так продолжается достаточно долго, пока наконец-то щепетильный полковник не пытается отыскать свою правду.

– А вы, уважаемый, – неожиданно спокойно, с должным вниманием обратившись к Егору, начал полковник, – осмелюсь предположить, тоже воинскую закалку имеете?

– Как вы догадались? – в тон ему хладнокровно ответил Егор.

– Выправка, знаете ли, у вас… не ошибешься! Движения тела, корпус, постановка ноги…

– Да, вы не ошиблись: я казак!

– Вон как?! – радуясь, подскочил полковник. – Из чьих, осмелюсь предположить?

– Ссыльный… из-под Суздали…

– Даже так?! И давно?

– Сразу же, после суздальских волнений, как красные нас разогнали по углам, так сюда и отправили этапом, – неторопливо, прихлебывая чай из своей кружки, стал рассказывать Егор. – Хорошо, не расстреляли… случай представился: рубали мы как-то комсу (комсомольцев)… окружили хутор, кого покрошили, взяли троих… Мне и еще двум хлопцам сотник приказал их в яр увести, расстрелять… повели мы их. Один из них, видно старший, коммунист. Два других, молодые, сопли ниже губы, комсомольцы. Однако смотрят храбро: никто не плачет, слова мудрые говорят, вроде как мы за народ, а народ не победишь! Дивно нам стало: не боятся смерти, храбрые воины! А у нас, казаков, такое дело ох как приветствуется! Тут еще оказалось: один, что самый сопливый, дальний родственник Мишке Стрелкову, ну, хлопцу, что с нами был. В общем, отпустили мы их… Вдогон постреляли вверх из винтарей для острастки, вроде как убили, значит. Вернулись в хутор, сотник спрашивает: расстреляли? Да, говорим… сотник, видимо, что-то заподозрил, отправил караул, проверить тела. Те съездили, не нашли. Сотник приказал нас высечь шомполами, по двадцать ударов каждому за непослушание. Ну, значит, разложили нас на площади на козлах, на спинах живого места не оставили: ни пошевелиться, ни вздохнуть! А ехать на коне тем более. Ушла сотня дальше, по хуторам, красных выбивать, а нас оставили у бабки одной в хате, отлеживаться.

Наутро, наскочили красные, мы и охнуть не успели: откуда взялись? Как соколы налетели, нас еще теплых, в постелях прихватили. Стыдно признаться, кони под седлами стояли, а никто верхом не успел быть!.. Построили нас перед церквушкой, стали смотреть. Видим, те, трое, кого вчерась отпустили, на нас смотрят: вот эти, говорят, за нас! Развязали нам руки, однако в конюшню посадили, вроде как под арест. Мы ночью с Федором Багровым бежать задумали вдвоем, а Мишка Стрелков, тот нет, с красными, говорит, останусь. Мы, значит, вдвоем с Федором, подкоп вырыли, вылезли, побежали, но нас тут же догнали на лошадях: Мишка, гад, предал! Красные опять нас в конюшню, а Мишку уже в хату перевели, вроде как в свои ряды приняли. День мы сидим, второй, третий. Мишка к нам заходит, предлагает перейти на сторону красных. Мы молчим, негоже присягу нарушать. А утром как-то, на заре, слышим, стрельба: наши на хутор влетели, красных выбили, нас освободили, и Мишку уже в красной одежонке спутали. Стали разбираться, как так, да кто и что. Ну и рассказали мы с Федором про него, что он-де, сука, на сторону комиссаров переметнулся. Наш сотник строгий был: Мишку сразу на площадь, к забору, да под пули. Только, перед тем как его расстреляли, успел он на нас голос подать, повернул голову в нашу сторону, плюнул так и проклял обоих. Так и крикнул на все село: проклинаю!..

Расстреляли Мишку, закопали… мы тут сотней пока стояли, красные наутро опять налетели, как саранча! Откуда их только взялось столько? Тучи, да и только… со всех сторон стрельба, непонятно, где свои, где красные. Много наших тогда полегло. Наутро, оставшихся в живых опять на площадь согнали, человек тридцать осталось. И опять, те трое, кого мы по своей жалости на волю отпустили. Встали, посмеиваются: «Вы еще живые? Ну, ничего, все одно с нами будете!» И опять нас, двоих, в сторону, а оставшихся к забору, под пули. Сотник, как увидел, что нас в живых оставляют, посчитал, что мы за красных, тоже проклял, как и Мишка.

Опять нас в конюшню под арест закрыли. У Федора нервы не выдержали, пока я дремал, под утро повесился на кальсонах… а меня за то, что не пошел с красными, сюда вот, в Сибирь, сослали.

– Вот видите, что бывает за невыполнение приказа командира! – воскликнул полковник Громов. – Если бы вы тогда тех троих расстреляли, ничего не было, вы сейчас были на своей Родине, в рядах царской армии, на защите отечества!

– Вряд ли… – угрюмо заметил Егор. – Слухи иногда доходят, что из настоящих казаков в живых остались только те, кто с красными пошел. Остальных или в распыл, или, как меня, по медвежьим уголкам…

– Это потому вы так говорите, что каждый сам по себе: расстреливать надо склоняющихся на сторону Советов, сразу и немедленно! Тогда будет дисциплина и порядок! – отчеканил полковник и показательно одернул на себе китель.

– Все уж у вас, господ, как-то быстро: бить да расстреливать… не в дисциплине дело, не в порядке…

– А в чем же?! – удивлению Громова не было предела. – Каждый солдат, матрос, казак давал присягу государю и отечеству! Так что, будьте довольны, выполнять!..

– Давать, конечно, давали, – не уступал Егор. – Да только и вам, господам да царю, надо было с народом дружить. Глядишь, все бы сейчас было на своих местах: царь на троне, и мужик в законе!

– Как это?! – округлил глаза полковник.

– Слишком уж вы, господа, зажирели, да на чужом горбу в рай уехать хотели! Может, жили бы с мужиком в дружбе, вся Россия была у государя на службе! А так, посмотреть со стороны, господа жили в балах да золоте, а чернь – в заботах да холоде.

– Ну, это вы уж слишком!..

– Слишком ничего не бывает! – вступил в разговор Гришка. – Почему, к примеру, мужик от вас, господ, в Сибирь бежал, прятался? Да потому, что от господ никогда ничего доброго не было: ни слова, ни дела! Все только по своим карманам растаскивали, да брюхо набивали, а мужику, чуть что, сразу в морду: знай свое место, быдло! Я про чужих говорить не буду, про своих вспомню, по какой причине мы сюда переселились. Это еще мой дед рассказывал, как прадед с Наполеоном воевал. Как было плохо господам, в народ бежали: мужички, помогите врага разбить! Как победа будет, все зачтется: надел земли будет, каждому воля, да денег из казны по две горсти золотом! Распустили мужики уши, обрадовались, с вилами да топорами за отечество, землю русскую, по уши в снегу, в болотах да у костерка с французами хлестались, не жалея сил и жизни! А как победили, ни земли, ни воли, ни денег. Господа после разгрома французов шикарные балы закатывали в честь победы русской армии, пиршества утраивали, ордена до пахов вешали, звания да чины примеряли. А мужики как были под помещиком, так и остались. За кого воевали? Непонятно. Приехал барин на розвальнях. Где был, пока мужик с французом бился? Так, подальше от сражений, чтобы, не дай бог, штыком кишки не выпустили. Мужики в кучу: «Господин! Ты земли обещал, волю, денег…» – «Что? А ну, брысь отседова! Земли захотели… я вам и земля русская, и отечество, и хозяин ваш! Будете на меня как всегда работать, иначе в Сибири сгною!» Посмотрел мужик, деваться некуда: что тут клин, что там гроб до смерти. Мой прадед так порешил: раз в Сибирь, так лучше самому уйти. Собрался и переселился семьей. Сначала за Урал, а потом, потихонечку, сюда. С тех пор как стали жить здесь волей, прадед всем потомкам наказывал: «Никогда, ни за что, ни под каким предлогом за господ не воюйте. Они себя отечеством считают, законом, потому что их сами состряпали для себя. Господа, как та трусливая собака в тайге: увидит зайца – гонит на всех парах, человека не спрашивает. А почует медведя на соседней горе, сразу под ноги хозяину прячется. А хозяин, это народ, за него надо стоять!» – закончил длинную речь Гришка и, привлекая внимание, поднял палец: – Это не я так говорил, а прадед мой!..