Линия жизни. Как я отделился от России - читать онлайн книгу. Автор: Карл Густав Маннергейм cтр.№ 58

В начале февраля на повестку дня вновь встал вязкий спорный вопрос о Мурманской железной дороге. Несколько раньше генерал горных егерей Дитл был назначен командующим немецкими войсками в Лапландии, которые сейчас были сведены в 20-ю горную армию со штабом в Рованиеми. Во время встречи со мной генерал Дитл настойчиво пытался добиться решения о проведении совместной операции, в результате которой финская армия должна была бы захватить город Сороку на берегу Белого моря. Но это было лишь мечтой, которую я был вынужден отвергнуть.

Прошло несколько дней, и я получил письмо генерал-фельдмаршала Кейтеля, в котором тот опять повторил это предложение и одновременно сообщил, что для поддержки операции будет выделено большое количество самолетов. Мое отрицательное отношение к предложению Кейтеля базировалось на том, что я считал его опасным как с военной, так и с политической точки зрения. Хотя я полагал, что возможности перерезать Мурманскую дорогу существуют – например, в каком-нибудь пункте южнее Сороки, – все же такая операция стала бы для нас прологом заведомо проигрышного сражения. Русские, несомненно, приложили бы все силы для восстановления перевозок через Мурманск, а немцы не смогли бы оказать нам эффективной помощи, ибо их базы находились далеко отсюда. Моя позиция относительно предложения немцев об участии наших войск в операциях против Мурманской железной дороги оставалась отрицательной, и об этом, приехав в Хельсинки, я сообщил президенту Рюти. После того как президент сказал, что он придерживается того же мнения, я послал генерал-фельдмаршалу Кейтелю письмо с отрицательным ответом. Единственным перемещением фронта, которое можно было считать на этом направлении необходимым, было выдвижение вперед позиций в полосе Ругозеро – Маселькя, необходимое для сокращения линии фронта. Это мероприятие предложил осуществить главный квартирмейстер генерал-майор Айро, сообщив, что большая часть войск, необходимых для этой операции, находится на выгодных исходных рубежах. В соответствии с разработанным им планом операции, позиции следовало перенести вперед на уровень станции Парандово, находящейся между Петрозаводском и Сорокой, всего лишь на расстоянии 50 километров от Мурманской железной дороги.

Фото Мурманской железной дороги из финского военного архива

Но и этот план я был вынужден отвергнуть, поскольку считал, что русские даже в столь узкой операции усмотрят стремление перерезать Мурманскую железную дорогу. Учитывая политическую роль такой попытки, я хотел все же довести мою точку зрения до сведения президента республики. К моему огромному удивлению, вскоре после нашей встречи я получил от него длинное письмо, в котором он излагал абсолютно то же самое, что я говорил ему и на основании чего выступал против наступления в этом щепетильном направлении. Это письмо фигурировало среди документов на суде над военными преступниками. Посторонний наблюдатель легко может составить мнение о том, рассматривает или отвергает президент в этом письме соображения, высказанные мною по поводу вышеупомянутого маневра. В действительности же президент Рюти и я, как во время нашей встречи 24 марта, так и позднее, придерживались единого мнения, что нет никакой необходимости проводить операцию против Мурманской железной дороги. Поэтому слова президента, сказанные им на суде над военными преступниками: «24 марта 1942 года главнокомандующий посетил меня в Хельсинки и предложил план этого военного маневра, заявив, что сначала наступление поведется только на Парандово; одновременно он сообщил, что войска, в основном, уже находятся на исходных позициях…», – следует рассматривать как результат недопонимания или же забывчивости.

В это время генерал Эрфурт, явно по инициативе генерала Дитла, вновь поднял вопрос о подчинении мне немецких войск, действовавших в Лапландии, но и на этот раз ему пришлось удовольствоваться ответом, что эта идея меня не интересует, о чем я и просил доложить шефу. Об иной позиции не могло быть и речи уже из-за огромного интереса, который немцы проявляли к планируемому наступлению на Мурманскую дорогу. Если бы за осуществление этой затеи отвечал финский главнокомандующий, вне зависимости от того, чьи войска участвовали бы в операции, финские или немецкие, Финляндия несла бы ответственность за саму операцию и за ее политические последствия. Кроме того, следовало учитывать и то обстоятельство, что в подчинение командующего Лапландской немецкой армией входила норвежская прибрежная полоса Северного Ледовитого океана. Если генерал Дитл оказался бы подчинен мне, я стал бы ответственным за военные мероприятия немцев на этой территории Норвегии, куда они пришли не как братья по оружию, а как оккупанты на правах победителей.

* * *

Отдельно следует сказать о положении военнопленных в Финляндии. Еще в первые месяцы года по сообщениям о военнопленных и о состоянии их здоровья я смог убедиться, что смертность в некоторых лагерях увеличивается, а когда познакомился с этим более подробно, мне стало ясно, что необходимо принять меры по улучшению питания военнопленных. Хотя причиной смерти в большинстве случаев было изначально плохое состояние здоровья пленных, все же перед нами встала задача, пренебрегать решением которой было нельзя.

Во время многочисленных бесед с главным армейским врачом и главным интендантом я изучал возможности увеличения питательной ценности пайков и одновременно глубже вникал в актуальные вопросы здравоохранения.

Во время трудной зимы 1941–42 годов мы вынуждены были сокращать даже пайки наших солдат, а состояние с продуктами питания для гражданского населения вообще было тревожным. Понятно, что в этих условиях военнопленным, число которых достигло 47 000, мы не могли выдавать достаточно больших пайков. Несмотря на это, я потребовал принятия мер для улучшения их положения. В качестве примера мероприятий, нацеленных на это, можно назвать то, что заслуживающих доверия пленных передали в качестве рабочей силы крестьянским хозяйствам внутренней Финляндии. В ходе моих инспекционных поездок я регулярно посещал лагеря военнопленных, чтобы ознакомиться с условиями жизни пленных солдат и получить представление, как с ними обращаются. Вскоре мне стало ясно, что собственными силами мы не можем добиться эффективного улучшения, поэтому я в качестве председателя финского Красного Креста решил обратиться в Международный комитет Красного Креста, который находился в Женеве.

В письме от 1 марта 1942 года, адресованном председателю комитета, я писал, что, хотя Советский Союз и не присоединился к Женевской конвенции и нет гарантий тому, что с финскими военнопленными в России обращаются справедливо и гуманно, мы, со своей стороны, несмотря на многочисленные трудности, точно соблюдаем положения о военнопленных, предусмотренные конвенцией. После этого я рассказал об огромных трудностях с продуктами питания в Финляндии и о том, как это сказывается на пайках для военнопленных. Несмотря на то, что пайки для гражданского населения Финляндии мы были вынуждены сократить до минимума, калорийность питания, выдававшегося военнопленным, и калорийность продуктов, которые получали люди физического труда, была почти одинаковой. Для поддержания нормального состояния у здорового человека калорийность этих продуктов в какой-то мере достаточна, а витаминов не хватает. Физическое состояние русских солдат во время войны постепенно ухудшалось, у многих ощущался недостаток витамина А еще до того, как они попадали в плен. Выслушивая военнопленных, я понял, что питание в русских войсках давно уже было недостаточным и однообразным; основной пищей солдат были хлеб и лепешки из фуражных зерен, в отдельных случаях этот рацион дополнялся кониной. Если не увеличить пайки для военнопленных, то состояние их здоровья не улучшится и нельзя избежать смертельных исходов от излишнего похудения и заразных болезней, несмотря на медицинские и иные мероприятия.