Бездна смотрит на тебя - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Лиманская cтр.№ 52

Наконец, заметил, — настроение Леры заметно улучшилось. Определил сразу. По ямочкам на щеках, по искрящему тёплому синему пламени в глазах.

Лера с удивлением узнала, как именуют объекты на площади Островского, все питерцы. Библиотеку — «Публичка», театр — «Александринка», квадригу Аполлона на театре — «Кучер с Александринки». Сколько прозвищ памятнику Екатерине второй и говорить нечего! Самое приличное — «Печатка».

— Смотри, мать, — обратился Валерий, — видишь бронзовых фаворитов вокруг пьедестала?

— Вижу, конечно! Ну и что?

— А то! Питерские острословы рассказывают: эти самые фавориты жестами демонстрируют, якобы, размеры своих достоинств. А вот Державин виновато разводит руками!

Лера заливисто расхохоталась.

— Ну и, слава богу, я рад, что ты окончательно пришла в себя! Кстати! Одна из легенд гласит, — под памятником зарыты несметные богатства! Ещё давно, при закладке памятника одна из дам, сорвала с себя перстень и бросила в котлован. И её примеру, представляешь, последовали другие дамы.

Они обошли памятник.

— Самый несчастный монумент! У него, к тому же, часто пропадают скульптурные детали: бронзовые цепи, ордена, шпаги. Однажды Екатерина была замечена, — продолжал Валерий с улыбкой, — в тельняшке и с бутылкой в руках! Подвыпившие моряки так пошутили!

— Это не есть культурно! — неожиданно воскликнула в ответ, коверкая русскую речь, Лера. Возмутилась: — Дикость! Ни в одной стране этого бы не произошло!

— Да, вот ещё! Как раз то, что сейчас бы объединило все народы и культуры! — Она посмотрела на него. Шутит? — «Катькин садик» — место встречи геев ещё с царских времён!

Она подняла бровь.

— Удивлена?

— Признаться, да!

— Это почему?

— Россия, Валери, всё же суровая страна. Весь мир об этом знает! История страны, нравы! Как могло такое появиться здесь?

— А что нравы? Что удивительного?

— И нравы — тоже. И жизнь. — Вздохнула. — Она здесь настоящая, понимаешь? Без всякого искусственного налёта, внешней шелухи! Без фальши! Здесь даже за большими деньгами не спрячешься! Всё на виду! — потёрла лоб. — Не то, что в Европе или у нас, Штатах! У вас, если людям хорошо, весело, — они смеются! Нет, — молча печалятся.

Лера подняла голову, взглянула на небо, вздохнула: — И всегда грустят! Эта вселенская русская грусть! — Вспомнила слова мэтра Доминика Биноша. — Грустят о том, чего нет, и не было никогда!

Валерий с новым интересом взглянул на неё.

Россия. Ленинград. Середина 70 — х.

Мама оказалась дома. Одна. Открыв дверь, едва бросила взгляд на дочь… Всё поняла.

— Деточка! — крепко обняла. Затем внезапно сделала шаг назад. Жёстко:

— Нагулялась?!

Девушка продолжала стоять у двери, затем прислонилась к стене. Мать ушла вглубь квартиры. Обоняние уловило приторный запах лекарств. Прошло несколько секунд, возможно, минут. Дочь, сутулясь, вошла в комнату. Мама сидела, опустив голову и, сомкнув руки в замок, о чём-то думала. Подняла глаза.

— Сейчас сделаю тебе ванну. Затем расскажешь! Всё до самой крошечной детали!

Снова опустила лицо, глядя в пол, неуверенно спросила:

— Он жив?

В ответ — тишина. Взглянула на дочь. Та отрицательно коротко мотнула головой.

Затем, сидя в ванне и вдыхая аромат густой пены, изо всех сил тёрла кожу жёсткой мочалкой. Напрасно. Чётко осознавала: то, что случилось с ней — не на поверхности, — засело глубоко внутри! Не вынуть! И жизнь слишком рано разделилась на «до» и «после». Странно, — слёз не было.

Очень удивилась, увидев накрытый, со вкусом сервированный стол. Как когда-то давно, в детстве.

— Как ты? — услышала тихий материнский голос.

Кутаясь в махровый розовый халат, пыталась улыбнуться в ответ. Не вышло.

— Лучше! Намного лучше!

Они сели напротив друг друга. Мать подняла тяжёлый взгляд. Уставилась в лицо. Дочь старалась не смотреть ей в глаза. Синий глубокий взгляд, словно колодец или омут, манил и засасывал — спасения не было, — или, правда, или ничего!

— Это у тебя, — мать положила перед ней пару тех самых серёг, — откуда? — Голос смягчился. — Дорогая вещь! Старинная! Побудут у меня! Спрячу!

После ужина, девушка, сгорая от стыда, изредка закусывая губы, сквозь слёзы, наконец, рассказала всё. Мать, в душе жалея дочь, всё же, недоверчиво, почти грубо:

— Это всё? Уверена?

— Не совсем! — засомневалась та. — Домработница! Тётя Света! — Затем, умоляя мать, — она хорошая! Мам! Пожалуйста!

— Раньше думать надо было! — Решительно встала из-за стола. Бросила взгляд на настенные часы. Затем дочь едва разобрала чуть слышное: — Я спасу тебя, чёрт бы тебя побрал! Чего бы мне это не стоило!

Затем уже громче:

— Ты не знаешь, — и, слава богу, — что такое колония для несовершеннолетних! Не допущу! Умру, но ты…, — взглянула на дочь, вернее, сквозь неё. — Глупая! — Усмехнулась. — Чем же ты оправдаешься, если что?! — Подошла к полке, где стояла школьная сумка.

Вынула ту самую простынь. Почувствовала, как сжалась дочь. Всё равно швырнула ей в ноги. — Этим?! Сожгу! — Брезгливо убрала в целлофан. — Лишние улики нам ни к чему! Ложись спать, детка! Никому не открывай! Мало ли!

Подошла к девушке, погладила по волосам.

— Господи! Ну, за что?! — Отстранилась. Затем, лицо матери, или показалось, — просветлело. Такой она становилась в моменты, когда принимала окончательное решение.

— Если меня долго не будет. Всё равно, никому не открывай! В школу не пойдёшь! Будут звонить, — ты заболела! Всё!

Всю ночь снились кошмары. Приснился Игорь. О чём-то просил, умолял. Она вскакивала, просыпаясь в поту. Никто не звонил. В квартире стояла гробовая тишина. Мать не появилась и под утро. Ещё одна беспокойная ночь и день.

Всё это время она лежала в кровати, изредка проваливаясь в забытьё. Затем вскакивала, беспокойно ходила по комнатам. Подбегала к входной двери, напряжённо прислушивалась, потому как знала: внешние звуки и шорохи там, за дверью, — бряцанье притаившейся беды.

Словно ветерок, что-то легко касается обнажённого плеча. Запах духов. Мама! Наконец!

— Вставай, моя хорошая! — тревожно всматривается в лицо дочери. — Так я и знала! Ничего не ела! — куда-то удалилась. — А ну, давай, залпом! — подаёт стакан красного вина.

— Мам! Ты чего? Может, не надо?

— Пей, говорю! Крепко заснёшь, а там… — Помогла привстать. — Тебе нужны силы! Нам с тобой… О себе, вообще, молчу!

Девушка, не возражая, — бесполезно, — превозмогая тошноту, через силу, влила в себя терпкую жидкость.