— Не так быстро, хомо.
Холодный, равнодушный голос, прозвучавший над моей головой, помог мне вернуться в реальность. Будто холодным душем сверху окатило.
«Это она! А я тут корячусь как дух, схвативший под дых от дембеля!»
Да, вот именно такие мысли порой помогают нашему брату пересилить даже самую запредельную боль. Опять-таки, основной инстинкт, переть против которого все равно, что воевать деревянным ножом Папы Джумбо с танком Т-90. Бесполезно, одним словом.
Ну что ж, если «не так быстро», стало быть, будем приходить в себя медленно и печально.
Злость, кстати, тоже хороший фактор для того, чтобы быстро прийти в себя. Я расслабился в кресле и мысленно отключил боль, представив ее некой полужидкой субстанцией, вытекающей из меня по венам через стопы и впитывающейся в ковер на полу. Если хорошо все это представить, помогает реально. Можно, конечно, еще хорошо, до крови куснуть себя за нижнюю губу, замещая глобальную боль более свежей. Плюс вкус крови помогает прийти в себя.
В общем, совместил я оба метода. Помогло.
Когда я вновь открыл глаза, красная пелена перед глазами пропала и боль во всем теле стала тупой и тяжеловесной, будто мне в артерии закачали несколько литров расплавленного свинца. Тяжко, погано, но в общем-то терпимо.
Она стояла рядом и смотрела на меня… с интересом. Да-да, именно так, как смотрит девушка на мужчину, который вызвал в ней вполне определенные желания. Высокая грудь вздымается в такт дыханию, в глазах плещется тот самый основной инстинкт, пальчики нервно теребят золотую цепочку кулона, удобно устроившегося в восхитительной ложбинке на груди…
Естественно, я приободрился. Когда такая девчонка смотрит на тебя таким взглядом, о каких недомоганиях может идти речь? Но здравый смысл, невзирая на стремительное повышение гормонального фона, настойчиво скребся где-то внутри моей головы о черепную коробку. Неужели мне все это привиделось в бреду? Волчица, полеты под потолком, кровь из вазы? Да и потом, если объективно, не настолько уж я Ален Делон со своей покоцанной рожей, чтобы вот так возбуждаться при взгляде на мою персону, развалившуюся в кресле. Даже если ей нравятся побитые фейсы с надкусанными губами…
И вдруг я понял. Отчетливо, словно глаза мне открыли.
Нет, все это мне не привиделось. Вон лежит на диване вполне живой с виду, но еще пока пребывающий в отключке Мангуст с порозовевшими щеками и губами, покрытыми неровной темно-красной коркой. Вон на пушистом ковре клочья белой волчьей шкуры — следы только что произошедшей трансформации. И на переднем плане этой весьма реалистичной картины — красавица-блондинка в наспех надетом платье, только что не облизывающаяся при виде теплой струйки, сочащейся из моей закушенной нижней губы.
— Хочешь меня поцеловать, детка? — криво усмехнулся я, собрав в ухмылку шрамы на левой щеке. Знаю, зрелище не из приятных, но мне было уже как-то наплевать.
Она вздрогнула и, справившись с собой, отвела взгляд.
— Обойдусь, — глухо ответила бывшая белая волчица. — Но за предложение спасибо. И не называй меня больше деткой. Не надо.
Мне стало немного стыдно. Ей же кровь нужна, она ж Мангусту свою отдала, причем немало, судя по бледным щекам. Плюс, наверно, трансформация море энергии забирает. И меня пусть не зализывала, но так или иначе собрала конечность по кусочкам.
Я скосил глаза на свою руку.
Так и есть, на месте разодранной в лоскуты плоти — жуткий с виду свежий розовый шрам. Серьезная добавка к моей коллекции заросших дырок в шкуре.
Она повернулась, намереваясь уйти.
— Подожди, — попросил я. — Извини, по дури вырвалось.
— Тебе пора, — сухо бросила она через плечо. — Я позвоню на КПП, охрана пропустит.
Я невольно залюбовался ее фигурой — вид со спины с плащом волос ниже линии поясницы вызывал ассоциации с образом скандинавских валькирий, дев- воительниц. Что-то когда-то я даже читал на эту тему, заинтересовавшись рассказом тренера… Кому скажи — не поверят: профессиональный убийца-эрудит, любящий на досуге не только опрокинуть сто пятьдесят и набить кому-нибудь лицо, но и полистать книжки по литературоведению и военному искусству. Прям по Высоцкому: «Могу одновременно грызть стаканы и Шиллера читать без словаря…»
Хотя ладно, эрудит, тебе уже намекнули, что твое общество напрягает. И вправду — получил что хотел, так выметайся, а то расселся как у себя дома.
— Хорошо, — сказал я, с трудом выбираясь из мягких объятий кресла. — Только скажи…
— Знаешь, хомо, — перебила она меня. — Во всех дешевых романах герой в подобной ситуации задает один и тот же вопрос. Так вот, во-первых, уясни себе заранее — ты не герой моего романа, и потому не надо лапать меня взглядом, словно я твой очередной объект для случки.
Она наконец соизволила повернуться ко мне — и я понял. Увидел все в ее глазах. Действительно, будь я хоть реально Ален Делон и Ротшильд в одном флаконе, единственный знак внимания, который я могу получить от этой девушки, — это тот самый шкуросъемный нож между ребер, что валялся сейчас окровавленным на ковре рядом с клочьями ее белой шкуры.
— И во-вторых, — продолжила она. — Отвечаю на твой вопрос насчет того, почему я не дала тебе умереть. Ты дважды победил моего брата в честном бою и сегодня подарил ему жизнь. Я вернула Долг Крови за него, и теперь моя семья с тобой в расчете. И сделано это только для того, чтобы, если ты еще раз появишься здесь, тебя можно было убить не преступая законов Волка.
Я не совсем понял, что за закон она имела в виду. Но можно было догадаться. Что-то вроде того, что нельзя вот так сразу мочить урода, который залез к тебе домой и по каким-то причинам во время махаловки не пришил твоего родственника. Хотя еще вопрос кто кого не пришил в нашем с Мангустом случае. Но разубеждать девчонку я не стал. К тому же тот факт, что Мангуст приходится ей братом, а не мужем или любовником, меня немного обрадовал.
При этом я отчетливо осознавал, что мне здесь ловить действительно нечего. Нищий бродяга и девчонка-оборотень из поселка миллионеров, как ни крути, действительно сюжет из сказки. А чудес, как известно, не бывает. К тому же уж слишком явное и честное желание отправить меня к праотцам читалось в ее глазах. И понять ее можно — я б на ее месте наплевал на все законы и с удовольствием дорезал того, кто ослепил моего брата. Если бы, конечно, у меня был брат.
— Хорошо, — повторил я. — Спасибо за помощь и доступные разъяснения. Только последняя просьба будет — если еще когда-нибудь встретимся, не называй меня больше хомо. Не в Ватикане поди живем, чтоб по латыни беседовать. Человек я, и имя у меня есть. Андреем зовут. Удачи тебе и брату.
Осилив такую мощную фразу, я повернулся и пошел к двери, очень стараясь сохранять равновесие и не грохнуться на пол по пути.
Мне это удалось, хотя и с трудом, — до двери, будь неладна гигантомания архитектора, было метров тридцать. Но я вроде как преодолел их с достоинством, разве что разок споткнулся, когда окружающая действительность немного расплылась и попыталась накрениться влево, словно палуба корабля в несильный шторм. Однако усилием воли я вернул картинку на место и, взявшись за ручку двери, вдруг расслышал тихий шепот позади себя. И удивился в который уже раз за сегодня.