Приятель - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид МакГроги cтр.№ 53

Отлично – значит, работаем. Набирая текст, я оторвался, чтобы взглянуть на порхающих среди кустов бабочек. Пахло свежескошенной травой, пригревало солнышко, веял приятный ветерок, и мысли сами собой текли из головы прямо в кончики пальцев. Может быть, подумалось мне, жизнь в пригороде не так уж плоха. Раньше я пытался писать на веранде большого жилого дома, однако уличный шум, неизбежная городская суматоха почти всегда отвлекали меня, не давая сосредоточиться.

Цыпа тем временем продолжал, разумеется, орать вдалеке, но постепенно звук перемещался: сперва к фасаду дома, потом все ближе ко мне. Так ночью, когда кругом тихо, отчетливо слышишь сирену приближающейся пожарной машины: незаметно, постепенно она становится громче, пока не начинает завывать чуть ли не у тебя над ухом. Цыпа, видимо, добрался уже до торца дома и быстро двигался к моей веранде, а его крики становились все громче.

И вдруг он показался из-за угла. Я не только отчетливо слышал его похожие на пушечный салют крики, но и видел пухлое белоснежное тело и красный гребешок, который раскачивался туда-сюда, когда Цыпа шел по траве, оказываясь все ближе к веранде, на которой сидел я. При этом он орал не переставая.

– Цыпа! – воззвал я. – Заглохни, ради всего святого. Тебе здесь абсолютно нечего бояться.

Увы, к моим словам он не прислушался и продолжал целенаправленно двигаться ко мне. У этой птицы была конкретная цель, и глазки-бусинки в связи с этим едва не выскакивали из орбит. Оказавшись метрах в трех от меня (великолепное расстояние, с которого я мечтал бы забить мяч в лунку), он издал долгий сердитый горловой звук и бросился на мою ногу.

С возгласом «черт тебя возьми!» я вскочил из-за стола. Собаки лежали в траве неподалеку. Им было лень прийти ко мне на помощь, а может, они растерялись или даже испугались. Через миг я был уже на ногах и загородился от птицы стулом, но Цыпа – существо целеустремленное.

Он в два шага обогнул стул, которым я заслонялся, как укротитель львов. Он продолжал обходить стул – я все время поворачивался. Он вопил – я не переставал советовать ему угомониться. Так мы все кружили и кружили, как в танце. Наконец я оказался в двух шагах от двери, ведущей в дом, и тогда отпустил кресло, все еще отгораживающее меня от Цыпы, и бежал, спасая свою жизнь. Петух понесся за мной, взлетая на полметра от земли, чтобы увеличить скорость. Я рванул в дом и захлопнул прямо перед клювом Цыпы дверь, затянутую сеткой. Он стоял у двери и выкрикивал свои угрозы, пока я не захлопнул также сплошную дверь. Он покричал еще немного.

Так я в первый и в последний раз поработал на воздухе.

Мне следовало бы раньше подумать о том, что, как бы я ни был честолюбив, усталость может взять верх. Каждое утро я просыпался в половине пятого под истошные вопли Цыпы, доносившиеся из птичьего домика. Там, кстати, до сих пор не было окон – на них был сделан специальный заказ, и окна еще не изготовили. Итак, каждое утро я подскакивал как укушенный. Пэм выбиралась из постели, ковыляла через лужайку, брала Цыпу в охапку и уносила в подвал. Оттуда он всякий раз начинал кукарекать примерно в половине шестого – как раз тогда, когда мне чудом удавалось снова уснуть. Надо отдать этому парню должное: чувство времени у него было безошибочное.

Начав песнопения в полшестого, Цыпа больше не останавливался. Недолгую передышку он делал только тогда, когда девочки спускались вниз и завтракали перед школой. Тогда он бродил по кухне, негромко кудахтал, высоко задирал ноги, шагая между двумя настороженными собаками, которые бросали на меня красноречивые взгляды: «С какой это стати нам приходится жить в курятнике?» Понимаете, если уж золотистый ретривер ставит под вопрос благопристойность дома, в котором живет, то дело поистине плохо. Но как только приходило время Цыпе выходить во двор, все начиналось сначала: громоподобное, несмолкающее «ку-ка-ре-ку» нельзя было остановить ничем. И каждый новый крик был громче предыдущего. В те редкие минуты, когда он замолкал, чтобы промочить пересохшее от воплей горло, эти крики продолжали звенеть у меня в ушах. А когда он не вопил, я все равно не мог прийти в себя, ожидая, что это вот-вот начнется снова.

И главное: Цыпа не просто громко орал, он был злобен, и не просто злобен, а чудовищен. Настоящее чудовище на двух тощих ножках. Уж насколько я был выбит из колеи переездом в новый дом, но Цыпа далеко меня в этом превзошел. Чаще всего он категорически отказывался ночевать в своем новом домике, как ночевал раньше в гараже у Пэм. Вместо этого он старался скорчиться на крыльце, в самом уголке, где его защищал навес и утешала близость к стае – к Пэм и девочкам. Стоя в кухне, я часто слышал, как Пэм, выйдя в уже темный двор, брала его на руки, баюкала и относила на груду одеял, которые выстилали высокую полку в его персональном домике, приговаривая при этом: «Бу, я хочу, чтобы ты привык здесь. Хочу, чтобы тебе стало спокойно. Ты такой славный петушок, не годится так огорчаться». Он ворковал в ответ, будто понимал все, что она говорила, и собирался отнестись к этому с должным уважением, но на следующий день снова принимался немилосердно орать во все горло.

Насколько я мог понять, во всех своих неприятностях, до последней крохи, Цыпа винил меня, и от него не укрылось, что я тоже виню его в своих бедах. Он люто меня ненавидел и не понимал, что я такое. Если он по-прежнему живет на Сомилл-лейн и остается вожаком стаи (каковым сам себя назначил), то что же здесь делаю я? Для чего нужен я? Порой, когда девочки заявляли, что это «мамин дом» и шли спать, не сказав даже «спокойной ночи», я и сам задавался этим вопросом.

Цыпа вел себя все так же воинственно. Целыми днями он бродил, как тень, то у парадной двери, то у черного хода, покрывая крыльцо и веранду большими черно-белыми пятнами, что никого, кроме меня, не волновало. А стоило мне прийти домой или же собраться уходить, он тут же начинал охоту, и я был вынужден ходить по собственному подворью со свернутой в трубочку газетой в заднем кармане, а чаще – непосредственно в руках. Читатели любят «Глоуб» за многие ее достоинства, но вот оружием для защиты от комнатного петуха она послужила, вероятно, впервые в своей истории. Цыпа бросался на меня, я отбивался газетой. Он отступал, не столько напуганный, сколько довольный состоявшейся схваткой, потом бросался снова. Хлопок. Отскок. В какой-то момент он обычно летел вверх тормашками, тем самым давая мне возможность добежать до двери. Спеша к свободе, я оглядывался по сторонам, и какой-нибудь водитель проезжающей мимо машины непременно притормаживал у самого дома, чтобы с почтительным восторгом поглазеть от начала до конца на поединок «Человек против Цыпленка».

* * *

Конечно, мне и раньше доводилось бывать в пригородных ресторанах, однако впервые я пришел в ресторан как полноправный гражданин пригорода. Было это поздним вечером в пятницу. То есть поздним в понимании жителей пригородов – около восьми вечера. Мы еще и недели не прожили в своем новом доме. Девочки отправились на выходные к своему отцу. Мы с Пэм предельно устали и пошли в это заведение, которым восхищались многие знакомые, утверждая, что оно не уступает любому хорошему мясному ресторану в Бостоне. Первое, что бросилось мне в глаза, – за столиками не было ни единого человека моложе сорока. Ни единого. Такое впечатление, что здесь увеличили возрастной ценз на покупку спиртного лет на двадцать. После жаркого летнего дня наступил теплый вечер, поэтому почти все табуреты у бара были заняты мужчинами в безрукавках и шортах, прямо с поля для гольфа – хотя некоторые сидели здесь, видно, уже давненько. Два бармена среднего возраста обращались по имени практически к каждому.