Авиатор - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Водолазкин cтр.№ 63

Еще около часа сидел на кушетке у приемного покоя. На меня приходили смотреть: у моей кушетки весь больничный персонал, я думаю, отметился. Смотреть – смотрели, а для того чтобы меня с Настей соединить, ничего не сделали. Ни-че-го. В конце концов попросили покинуть и кушетку: у них-де положено на ночь больницу закрывать. Я ушел, не проронив ни слова. Мог бы, конечно, сказать им, как мне плохо, но не нашел этого самого слова.

Через несколько минут оказался на Невском. Вошел было в метро, даже купил жетон, но – не поехал.

– Вы едете? – спросила дежурная. – Мы, между прочим, закрываемся.

Закрывайтесь. Как представил, что дома буду без Насти, ехать раздумал. Выйдя из метро, направился к Московскому вокзалу, решил там посидеть. Люди, много людей – а мечталось о светлом безлюдном месте. Мне ни говорить с ними не хотелось, ни просто видеть их. Знать не хотелось, что они есть. Потому что после расставания с Настей лучше бы их, вообще-то, не было. От их присутствия одиночество только острее. Просидел на вокзале часа полтора.

Вышел на Знаменскую площадь – помню ее Знаменской, с храмом еще, с гениальным памятником. Представил себе, как каменной поступью возвращается на свое место император. Впереди машины с мигалками – перекрывают движение для его величества, не ожидали. Медленно ступает его конь: грохот копыт, искры на асфальте. Если вернулся я, почему бы не вернуться императору? Оба мы – история.

Побрел в сторону Лавры. Устал, ноги подгибались. У одного дома стоял кем-то вынесенный кухонный стол. Я на него сел. Ногами легонько барабанил по дверцам, издавая глухой барабанный звук. Никогда еще не сидел так на Невском. На кухонном столе. Немного отдохнул – пошел дальше.

К моему удивлению, вход в Лавру был открыт. Стоявшие в воротах люди чего-то ждали. Через минуту показалась машина с надписью “Водоканал” и на малом ходу въехала в ворота. Я не торопясь пошел вслед за машиной. Меня никто не остановил: очевидно, я чем-то напоминал сотрудника “Водоканала”. Может быть, задумчивостью. Люди, имеющие дело с водой, часто задумчивы.

Поколебавшись, я решил зайти на Никольское кладбище. Оказалось, что машина тоже направлялась на Никольское кладбище. Она ехала всё так же медленно, словно на ощупь, и свет ее фар выхватывал из мрака деревья и памятники. Они становились неправдоподобно объемны, двигались в электрических лучах, меняясь местами, теряя свои тени и приобретая чужие.

На Никольском кладбище кипела работа. В свете мощных прожекторов ревели два экскаватора, извлекавших землю, как мне казалось, из могил и складывавших ее на свободных местах. Нет, не из могил. Когда я подошел поближе, стало ясно, что машины работали на дорожке – с двух противоположных ее концов они рыли траншею. В то же время над траншеей чернела не только земля, но и несколько поднятых на поверхность гробов. Ряды могил за многие годы своего существования перестали быть рядами, и некоторые захоронения занимали чуть ли не половину дорожки. Такие могилы очевидным образом приходилось раскапывать.

Я помнил, что могила Терентия Осиповича тоже выпирает, и мысль, что ее придется потревожить, чтобы протянуть таинственную траншею, – да, такая мысль мелькнула. Пройдя вдоль траншеи, тянувшейся за вторым экскаватором, я остановился (уместный образ) как вкопанный: гроб Терентия Осиповича уже стоял на холмике свежей земли. Конечно, я не мог быть уверен, что в гробу лежал именно Терентий Осипович, но гроб нависал именно над его могилой – кому же там было быть, как не ему?

Я подошел к гробу вплотную. Одна из боковых досок гроба отвалилась, но свет прожектора в образовавшуюся выемку не попадал. Ничего сквозь нее не было видно. Без того, чтобы открыть крышку, не убедиться было, что это Терентий Осипович. Только как это сделаешь?

Пока я раздумывал, из приехавшей машины протянулась гибкая труба. Она выползала из гигантской катушки, которая вращалась с неожиданно тонким звуком. Водные коммуникации прокладывались через кладбище – ночью, чтобы никого не смущать. Трубу аккуратно укладывали на дно траншеи. Все, словно завороженные, смотрели, как, обеспечив водоснабжением живых, городские власти принялись за усопших. Незаметно для других я сделал шаг к гробу и положил руку на полуистлевшее дерево крышки. Ощупал ее. Там, где крышка соединялась с гробом, оказалась небольшая щель. Запустив в нее пальцы, с усилием потянул крышку вверх.

Усилия не понадобилось: крышка легко поднималась. Я еще раз бросил взгляд на окружающих – все по-прежнему наблюдали за укладкой трубы. Одним движением приподнял крышку и сдвинул ее на край гроба. В бьющем сверху луче прожектора стали видны останки человека. Этим человеком был Терентий Осипович. Я узнал его сразу.

Прилипшие к черепу седые волосы. Торжественный мундир, почти не тронутый тлением. Таким, собственно, он был и при жизни. Отсутствовал, правда, нос, и на месте глаз зияли две черные дыры, но в остальном Терентий Осипович был похож на себя. Какое-то мгновение я ждал, что он призовет меня идти бестрепетно, но потом заметил, что у него нет и рта.

[Гейгер]

Настя в больнице.

Иннокентия к ней сегодня не пустили, велели прийти завтра. Он позвонил мне, сказал об этом. А еще попросил меня найти описание аэроплана “Фарман-4”.

Спрашиваю:

– Зачем?

Он:

– А пусть будет, мы ведь восстанавливаем всеобщую картину прожитого. Прибавьте это к прочим нашим текстам.

Прибавляю, это не сложно. Раскрыл энциклопедию и пишешь.

Но. Чувствую себя неуютно. Не знаю, стоит ли поддерживать такие начинания.

Ладно… Будем считать, что всё нормально.

Итак, “Фарман-4”, биплан – с двумя парами крыльев. Двухместный. Выпускался в 1910–1916 годах. Двигатель – 65 лошадиных сил, винт диаметром 2,5 метра. Весил 400 кг, был способен поднимать 180 кг. Фюзеляж делали из сосны, крылья и рули были обтянуты кремово-желтым полотном. Sehr raffiniert [13] . На “Фармане” летал Фролов (звучит, как стишок). На нем, к сожалению, и разбился.

Зачем я всё это пишу, не знаю. Непросто это делать. И всё же проще, чем писать о результатах анализов Иннокентия.

[Иннокентий]

Писал вчера ночью, пока прямо за столом не заснул. Мне снился аэроплан Фролова. Во сне я даже название его вспомнил: “Фарман-4”. Вот ведь память – даже четверку сохранила, кто бы мог подумать! Снилось, как его самолет разбегается по аэродрому, а взлететь – не взлетает. Авиатор видит, как под его ботинками трава, цветы, листья какие-то – всё сливается в темно-зеленую массу. Может, и лучше было бы, если бы не взлетел-то… Ехал бы себе и ехал – чем плохо? Подпрыгивал бы на кочках, подрагивал бы крыльями.

Только ведь не таким мы его любили.

[…]

Остался ночевать у Иннокентия. Часов до трех беседовали.

Он водку достал – сначала одну бутылку, затем другую. Я не стал возражать – уж какие тут возражения? Мы обе бутылки и выпили.