Авиатор - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Водолазкин cтр.№ 53

Крыла измятая дуга…

В сплетеньи проволок машины

Рука – мертвее рычага…

Мертвее рычага – я знал цену этой детали.

Среда [Настя]

Смотрела по телевизору репортаж из Кремля. Парни мои сегодня зажигали. Орденоносец Платонов во время награждения нашел возможность рассказать про Белку и Стрелку – очень, считаю, уместно и с любовью к природе. Гейгер – тот тоже ничего: бросил на ходу “спасибо” и вернулся на место. Не взглянув на верховного главнокомандующего. Не очень он его любит – ну, так а за что, если разобраться, его любить? Одним словом, я обоими орденоносцами гордилась.

Среда [Гейгер]

Мы с Иннокентием на обратном пути из Москвы. Едем в спальном вагоне – решили все-таки ехать поездом.

Он самолет плохо переносит. У него воспоминания о каком-то погибшем авиаторе. Погибшем на его глазах.

Я пишу.

Иннокентий рассматривает ордена. Положил перед собой две коробочки – в одной Почет, в другой Мужество. Задумчиво жует губами. У него вид человека, объятого недоумением. Смотреть на него забавно.

Сегодня утром нас собрали в администрации президента на Старой площади. Из будущих орденоносцев я знал всех – или почти всех.

Вскоре нас посадили в автобус и повезли в Кремль. Награждения ожидали в зале с низким потолком. Ели пирожные и пили сок.

По залу двигался распорядитель из службы протокола. Предлагал отдать ему подарки для президента. Вручать что-либо самому президенту не полагается.

Он подошел и к нам, но мы с Иннокентием только развели руками. Мы никому ничего не собирались вручать. В лице распорядителя мелькнуло разочарование.

Когда он пригласил всех пройти на награждение, Иннокентий был в туалете. Разочарование распорядителя усилилось.

Первым из нашей пары вызвали Иннокентия. Заглянув в бумажку, президент похвалил его мужество и сравнил с Гагариным.

– Боюсь, что сравнения с Гагариным я не заслуживаю, – печально отозвался Иннокентий, – потому что мужество мое было вынужденным. Оно, скорее, сродни мужеству Белки и Стрелки, которым тоже деваться было некуда. Так что сравнивать меня лучше уж с ними.

В зале зааплодировали, президент неуверенно улыбнулся. Присоединился к общим аплодисментам. Насчет Белки и Стрелки он явно не ожидал.

Иннокентий надел сейчас оба ордена. Я вижу их на его груди сквозь бутылки с минералкой. Ему идет.

Пятница [Иннокентий]

Вчера вернулись с Гейгером из Москвы. Необычная поездка. Идя по Кремлю, думал: вот попади я сюда в двадцатые и тридцатые, мог бы встретить одного из тех, которые…

Все наши надежды, вся ненависть, как пар, именно сюда, к вершине мира, и поднимались. Здесь этим грелись, носом втягивали. А если бы действительно оказаться в Кремле в те годы, рассказать им в глаза всё, что о нашей жизни было передумано! Смешно, конечно: ничего, ни слова не сказать, рта раскрыть не успеть – хорошо, если удалось бы только взгляд бросить. Лишь увидеть их хотя бы мельком – уже одного этого немало. Умереть от разрыва сердца, но увидеть.

А посмотрел на нынешнего – сердце не разорвалось. Даже не забилось. И не потому, что он такой и сякой, а просто не мое это время, не родное, я это чувствую и не могу с таким временем сблизиться. Не испытываю к происходящему ничего, кроме абстрактного интереса. Всё равно как если бы представили меня президенту, скажем, Зимбабве: да, президент, да, любопытно, но внутри ничего не отзывается. И всё что хочешь можешь ему сказать, и – не тянет. Не интересно.

После награждения пригласили на бокал шампанского. Я пил кремлевское шампанское и вдруг придумал для себя, что это напиток власти. Всегда что-нибудь такое придумываю. Представлял себе, как с ним в мое горло вливаются мощь и умение побеждать, но главное – та особая ответственность за страну, которая чиновника превращает в правителя, и дело страны становится его личным делом, сама же страна становится частью его собственного “я”.

Размышлениями о напитке я поделился было с Гейгером, но он не одобрил мое направление мысли:

– Там, где есть хороший чиновник, не нужен правитель.

Замечательно. Европейский взгляд. Подношу свой бокал к бокалу Гейгера:

– А где вы видели в России хорошего чиновника?

Мы чокаемся, и бокал выскальзывает у меня из руки. Я смотрю, как он, словно в замедленной съемке, летит, и знаю, что через мгновение он брызнет в разные стороны – шампанским, осколками, а он всё летит и вот, наконец, падает, и разлетаются брызги – точь-в-точь как я себе представлял. Я стал свидетелем какого-то необычного времени – не настоящего и уж тем более не прошлого – может, будущего? Я ведь эту картинку за целую вечность до падения бокала видел. Подбегают несколько человек из персонала, предлагают мне не волноваться. А я, собственно, и не волнуюсь.

Суббота [Гейгер]

Всё вспоминаю нашу с Иннокентием поездку.

Особенно разговор за шампанским, которое он уподобил напитку власти. Какая странная фантазия! Этот напиток, мол, превращает чиновника в правителя.

Не знаю, что пьет нынешний президент (боюсь, другие напитки), только из него не получилось ни того, ни другого…

Меня, впрочем, изумляет Иннокентий. Человек пережил жесточайшую тиранию и так легко произносит слово “правитель”! Unglaublich… [9]

Недаром у него из руки бокал выпал.

Воскресенье [Иннокентий]

В компьютере есть программа-редактор, которая автоматически исправляет ошибки. У меня сложилось странное впечатление, что иной раз мой редактор увлекается и правит гораздо больше, чем требуется: что-то прибавляет, а что-то, наоборот, стирает. По моему глубокому убеждению, он слишком много на себя берет. Из-за этой программы у меня постоянное чувство постороннего присутствия… Сообщил об этом Гейгеру – он засмеялся и сказал, что давно не обращает на такие вещи внимания. Обычное, мол, компьютерное нахальство.

Понедельник [Настя]

Тут Гейгер принес мне на днях пачку листов. Платошины записи за первые полгода его новой жизни – набранные по тетрадным записям на компьютере и распечатанные. Он мне их для того, по его словам, принес, чтобы я мужа лучше понимала. А я его, между прочим, и так неплохо понимаю. Но что меня в этих записях по-настоящему поразило: как подробно он описывает всяческие детали, и чем старше они – тем с большей любовью! Я ему сказала об этом, а он ответил, что пишет проект грядущего всеобщего восстановления мира. Шутит мой милый.

Интересно, а в таком проекте Платошины воспоминания равноценны воспоминаниям других лиц – например, моим? Хотя – кому нужна моя древность? Она и по историческим меркам – тьфу, она даже не прошлое еще: настоящее. Что бы такого я могла описать?