Дело рыжего киллера - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воробьев, Михаил Карчик cтр.№ 11

Она выглянула в давно не мытое окно кухни. На улице кружились большие белые хлопья, тихо укутывая засиженный голубями подоконник, и весь серый двор-колодец с его обшарпанными стенами. Почему-то вдруг вспомнились стихи:

«Все, что когда-то было

Похоронила метель.

Падает снег. И могилу

Мою превращает в постель…»

Марине вдруг стало очень жалко себя, и на глаза навернулись слезы. А воспоминания последних лет уже мелькали, словно кадры забытого кино…

* * *

Тогда по телевизору передавали грустный фильм, и Марина слушала завораживающую мелодию вальса Евгения Доги. Но сеанс был прерван появлением матери.

— Мариша, я должна познакомить тебя со Станиславом Трофимовичем. Это очень порядочный человек, — продекламировала мама с такой выразительной интонацией, что дочка все поняла. Комментариев не требовалось.

Прежде мать ее ни с кем не знакомила. Время от времени у нее появлялись-таки друзья-мужчины, но в дом к Войцеховским — маленькой семье, состоящей из Анны Леопольдовны, учительницы русского языка и литературы, давным-давно разведенной женщины, и ее дочери-школьницы Маришки, они не заглядывали. Анна Леопольдовна всегда боялась причинить психологическую травму ребенку, как сама говорила подругам. Она искренне желала быть идеальной и безупречной матерью, не дающей дочери ни малейшего повода для сомнений в своей нравственности.

Отношения в семье трудно было назвать искренними и открытыми. Точнее, они были просто фальшивыми: Анна Леопольдовна скрывала от дочери абсолютно все, вплоть до ее происхождения. Когда в положенный период любознательного детского возраста Мариша задала вопрос о своем отце, мать поджала губы и заявила, что имя этого человека недостойно даже произнесения.

— Мам, а как же тогда быть с моим отчеством Андреевна? Его что, тоже нельзя называть вслух, а?

— Я повторяю, — отрезала Анна Леопольдовна, не отреагировав на остроту, — твой отец был недостойный человек, и я не хочу о нем говорить. Надеюсь, что ты не пойдешь в него.

— Слушай, а если он был таким недостойным, на фига ты меня от него родила?

— Перестань говорить такие вещи своей матери! — Анна Леопольдовна перешла ни визгливый учительский крик. — Я и так пожертвовала собою ради тебя. Я ночей не спала, когда ты родилась, сколько я с тобою натерпелась!

— Отстань ты со своею жертвенностью, — принялась кричать уже и Марина. — Да ты невыносима со своими упреками: родила, не спала, пеленки стирала. Никто не заставлял!

После нескольких таких стычек они обе окончательно поставили крест на задушевных разговорах.

Назойливая жертвенность матери была самой ужасной чертой ее характера. Поэтому, когда после летних каникул перед седьмым классом Анна Леопольдовна со значением сообщила своей дочери о каком-то очень порядочном человеке, особо отчетливо выговаривая слово «очень», Марина испытала небывалое облегчение: наконец-то мать перестанет врать и изображать из себя нечто исключительное. Наконец она нашла кого-то, достойного своей высокой нравственности.

Мать, смущаясь (это было просто невероятно!) добавила, что Станислав Трофимович работает военруком в их школе (Маришу она из педагогических соображений в свою школу не отдала), но вообще-то у него, только что вышедшего в отставку из неких органов, есть шансы на другие перспективы и он их непременно реализует.

В назначенный день Станислав Трофимович заявился знакомиться с дочерью невесты. В квартиру вошел полноватый сорокалетний дядька с висячими усами не совсем симметричной длины и маленькой, какой-то плюшевой головой, складчатой на затылке. Примечательной особенностью этой головы было то, что она вращалась едва ли не вокруг своей оси, оставляя при этом совершенно неподвижной шею. К разочарованию Марины, весь вид жениха свидетельствовал не столько о его гениальности, сколько о железном медицинском алиби, так определила она для себя. Выпятив грудь и втянув живот, жених с заблестевшими глазами стал озирать свой будущий дом.

Марина невольно фыркнула, представив, как стоит такое чучело посреди класса. Можно догадаться, что говорят по поводу матери и военрука в той школе… Станислав Трофимович недовольно посмотрел на смешливую девчонку.

Они сели за стол. За праздничным обедом жених навел тоску на Маришу. Он ел, склонясь над тарелкой и озираясь по сторонам, почему-то очень торопливо, роняя крошки изо рта.

— Армейская привычка, — радостно доложил он, отодвигая пустую тарелку в сторону. — Сметаю все варево в две минуты.

— Угу, — прокомментировала Марина (то-то мать старалась со своими вычурными деликатесами, рецепты которых она накануне вызнавала по телефону у своих семейных подруг-учительниц).

Распаренный едой, Станислав Трофимович откинулся на стуле. Закатал рукава рубашки вместе с желтоватым, плохо простиранным нижним бельем. Марина едва не прыснула: гость был безупречен в своем казарменном стиле. Фуражка, положенная рядом на пустой стул, портфель в ногах, белье с начесом в теплый день бабьего лета — блеск! Прямо-таки человек в армейском футляре, констатировала она про себя, довольная словесной находкой. Марина, как и многие старательные девочки ее возраста, вела дневник, куда заносила свои остроты и наблюдения. Через пару лет этот дневник, как положено, был сожжен, о чем после, став взрослой, Марина несказанно жалела…

Расположение падчерицы Станислав Трофимович пытался завоевывать веселыми историями из курсантской юности во Львовском военно-политическом училище. Истории получались долгими, с обильным перечислением имен и нынешних званий сокурсников. Порой Станислав Трофимович переходил на рассказы о своем босоногом детстве, и все они были связаны с набегами на колхозные бахчи или на сады соседей. Детские воспоминания мужа заставляли страдать Анну Леопольдовну и вскоре они попали под суровый запрет. Выпив, Станислав Трофимович впадал в рассуждения о славном казацком прошлом своей семьи. Но и этот аспект также не находил отклика в душе Анны Леопольдовны — польки, гордой происхождением из якобы знатной семьи города Лемберга, то есть Львова. Марине, конечно, тоже были милы те воспоминания о старом Лемберге, которые она в далеком детстве слышала от своей бабушки, но все это была такая давняя история, что семейные дебаты об украинско-польских раздорах и обидах казались ей вздорными и скучными.

У Станислава Трофимовича были свои представления о семейной жизни. Поэтому вскоре в их доме установился неистребимый тяжелый запах украинского борща с пережаренным салом. Впрочем, это можно было пережить, как и казарменные экскурсы в прошлое. Невыносимыми были три вещи: скрип кровати в спальне молодоженов, линялые кальсонные рубахи, в которых Станислав Трофимович по вечерам усаживался хлебать свой борщ с рюмкой водки, и тот тяжелый взгляд, которым отчим разглядывал Марину. К двенадцати годам Марина выглядела далеко уже не хрупкой девчушкой…

Выпив, Станислав Трофимович, обычно нудный и пресный, резко оживлялся, начинал что-то быстро рассказывать, но, не докончив фразы, тут же перескакивал на другую тему. Веселье сменялось раздражительностью, и они вместе с Анной Леопольдовной принимались перебирать какие-то конфликты с завучем и директором. Марина, кажется, начинала понимать, что же объединило простецкого военрука и ее высокодуховную мать. Повышенная требовательность и критичность Анны Леопольдовны нашли, наконец, благодарный отклик.