Секретный террор Сталина. Исповедь резидента - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Агабеков cтр.№ 64

Хоштария, довольно крепкий старик, во время царизма приехал в Персию, добился расположения местных властей и приобрел несколько фирманов (право собственности) на семнанскую нефть в Персии, на леса в Мазандаране (Северная Персия) и на Пиробазарскую железную дорогу. В 1921 году Хоштария сумел войти в дружбу с Пятаковым. Через него он связался с другими советскими деятелями и с 1924 года стал незаменимым человеком для советского посольства в Тегеране и непременным советником по финансовым и торговым вопросам. Сделавшись акционером советского банка в Персии, он через некоторое время стал фактическим его хозяином. Заработал он на этом громадную сумму денег. Прикарманив банк, он предложил продать советскому правительству свои права на семнанскую нефть. Советское правительство купило их, но когда приступило к разведывательным работам, то оказалось, что права Хоштария на нефтяные участки весьма спорны. Для укрепления их через Хоштария советское правительство посылало взятки всем персидским министрам, в том числе и министру двора Теймурташу. Сомневаюсь, чтобы министры видели эти деньги: как и все прочее, эти деньги прочно прилипали к карманам Хоштария. Тем временем Хоштария пытался продать советскому правительству свои лесные участки с лесопильным заводом и в доказательство представлял фотографический снимок завода на полном ходу. Комиссия, выехавшая на осмотр леса, несмотря на тщательные розыски, завода не могла обнаружить. Как потом выяснилось, Хоштария велел поставить в лесу трубу, под нею развести костер и, когда дым валил клубом, состряпал фотографию «лесопильного завода».

Советское правительство очень интересовалось семнанской нефтью. Мы стремились закрепить за собой этот участок и не дать возможности проникнуть туда англо-персидской нефтяной компании. Но, вложивши в это дело несколько миллионов рублей для расплаты с Хоштария и через его чиновника с персидским правительством, Москва не могла производить дальнейшие работы по изысканию и эксплуатации нефти, за неимением капиталов.

Для продолжения этого дела решено было привлечь иностранный капитал. Начались переговоры в Париже с французскими финансовыми кругами и с персидским правительством в Тегеране о распределении акций. Советское правительство желало иметь в руках контрольный пакет. Это никак не выходило, ибо не оставалось акций для переуступки французским финансистам. Единственным выходом было отобрать акции, находившиеся в распоряжении Хоштария. Он их дешево не уступал, жестоко торговался и делал намеки, что в случае отказа советского правительства у него все готово для продажи акций англичанам и французам.

Неприятное положение осложнилось тем, что до 1928 года Хоштария являлся акционером советского банка в Тегеране. По распоряжению из Москвы мы должны были выжить его из банка. Но отношения между Хоштария и советскими учредителями были настолько сложны, что в них никто не мог разобраться. Да и как разобраться. Фактически компанию против него должен был проводить торгпред Мдивани. Но Мдивани не мог этого сделать, так как в прошлом был на службе у Хоштария и пользовался его помощью, ныне же, став торгпредом, считал долгом отплачивать ему за прежнее добро добром советским. Вместо того чтобы бороться с аппетитами акулы, он всячески защищал друга и добивался для него новых денежных субсидий. К концу 1927 года, по подсчетам советского банка, Хоштария получил от советского правительства около двух с половиной миллионов рублей, взамен которых ничего Советам не дал. Помню, Мдивани расхваливал передо мной Хоштария, рисуя «колоссальные возможности», которые нам сулит дружба с Хоштария. Я предложил Мдивани завербовать Хоштария и, в случае полезных услуг, обещал помочь Хоштария в некоторых его финансовых операциях.

Встретились мы с Хоштария на квартире Мдивани и беседовали около двух часов. К чести его, он отказался работать для ОГПУ, ссылаясь на то, что он «слишком крупная фигура» в персидском обществе и деловом мире.

Советское посольство в Тегеране, учитывая убытки, причиненные Хоштария, и возможность нового вреда, решило каким-нибудь путем заманить его в СССР. Пользуясь тем, что Хоштария советский гражданин, Москва, конечно, не выпустила бы его обратно и расправилась с ним. Подготовка началась исподволь. Старика уговаривали ехать в Москву для окончательного разрешения поднятых им же самим вопросов, но он, подозревая неладное, а может быть предупрежденный торгпредом Мдивани, не торопился. После же того как Мдивани был отозван, Хоштария вообще отказался ехать в СССР и, ссылаясь на болезнь, уехал в Париж, тщательно минуя советскую территорию.

После отъезда Мдивани линия Центрального Комитета партии, или, вернее, линия Цейтлина, восторжествовала в Тегеране. Начался дикий разгул. Все, кто по тем или иным причинам имел личные нелады с Цейтлиным, обвинялись в сочувствии троцкизму и высылались в СССР. Такое положение продолжалось до конца 1928 года, когда наконец сам Цейтлин зарвался окончательно и, устроив несколько попоек, выявил в пьяном виде свое подлинное лицо. Центральный Комитет партии вынужден был отозвать Цейтлина, боясь, что дальнейшее его пребывание в Тегеране скомпрометирует партию.

В начале января 1928 года я собирался объехать районы Южной Персии и лично проверить работу агентов, когда внезапно пришла телеграмма о том, что из советского Туркестана бежали в Персию два крупных коммуниста – Бажанов и Максимов.

3 января об этом уже сообщили персидские газеты. Бажанов работал в Москве в секретариате Сталина, но был откомандирован в Ашхабад в Туркестане за сочувствие оппозиции, там он занимал должность управляющего делами Центрального Комитета партии Туркменистана и мог при бегстве захватить важные документы. Предлагалось обнаружить его местопребывание и немедленно сообщить в Москву.

Через несколько дней я получил телеграмму от резидента Лагорского с извещением, что Бажанов и Максимов появились в Мешеде. Я немедленно телеграфировал в Москву. В ответ пришел приказ: ликвидировать Бажанова, служившего в секретариате Сталина и знавшего секретные сведения о деятельности Политбюро. Так как резидент в Мешеде бездействует, то мне предлагалось немедленно выехать и лично в кратчайший срок организовать убийство Бажанова, пока он не успел никому разгласить служебных тайн. С такой же просьбой обратился ко мне полномочный представитель ОГПУ в Туркестане Вольский, которого особенно волновало то, что побег Бажанова был совершен с подведомственной ему территории.

Получив обе телеграммы, я решил посоветоваться с полпредом Давтьяном. На следующее утро я сидел в кабинете посла. На совещание, как старый чекист, был приглашен также советник Логановский. По линии Наркоминдела также поступила телеграмма добиться во что бы то ни стало уничтожения Бажанова. Это был чуть ли не первый случай, когда Наркоминдел выступал согласованно с ОГПУ. Тогда это меня сильно удивило. Потом же я узнал, что приказ убить Бажанова был дан по всем линиям самим Сталиным.

– Так как же вы думаете провести эту операцию? – спросил меня Давтьян.

– Я сейчас затрудняюсь сказать что-либо конкретное. Вот поеду посмотрю, какова там обстановка, а там уже видно будет, что делать. Во всяком случае, при наших связях в Мешеде я не думаю, чтобы было трудно ликвидировать одного человека, – ответил я.