– Та да! Я вами восхищаюсь!
– Ну тогда я не понимаю, почему…
– Дело во мне, – сказала она решительно. – я не могу ни с кем встречаться. Будто вырезали тот кусок из сердца, что за это отвечает. Пустота внутри, понимаете? Я ничего не смогу дать вам.
– Главное, не меньше, чем ничего, а больше мне и не надо, – улыбнулся он и снова попытался взять ее за руку, но Христина спрятала ладони под столешницу.
– Я думала, мы просто друзья, вот и расслабилась. Уже намалювала себе картины нашей дружбы. А потом вы меня обняли, и я зрозумiла, що ви ще дещо хочете!
[23]
А того я вам не можу дати!
– Да почему сразу-то! – воскликнул Макс. – я же не бабуин какой-нибудь, чтобы один раз потанцевали и вперед! Все в свое время.
Христина вдруг посмотрела ему прямо в глаза и тихо сказала:
– Это время не настанет со мной никогда.
Макс увидел в ее глазах такую боль, что ничего не ответил, только сидел, как истукан, и не знал, что сказать или сделать, чтобы Христина поверила ему.
Принесли кофе, и оба сделали вид, будто пьют и страшно наслаждаются великолепным вкусом.
Наконец Максу надоело притворяться, он отставил чашку и просто сказал:
– Расскажите мне все.
Христина знала, что Макс придет за ней, и не удивилась, увидев в холле его долговязую нескладную фигуру.
Она скучала по племяннику Анны Спиридоновны больше, чем хотела себе признаться, и очень жалела, что согласилась пройтись с ним в танго и почувствовала недвусмысленные признаки того, что нравится ему не только как друг.
Христину тянуло к Максу, тянуло к его худым крупным рукам, которые казались ей нежными и утешительными, но, когда его ладонь легла на ее талию, а бедро соприкоснулось с ее бедром, идиллические мечты о платонической братской любви разбились в одну секунду.
То, что могло бы приятно взбудоражить кровь другой женщине, вызвало у нее страх и панику, с которой едва удалось совладать и не опозориться в присутствии Макса.
Он такой хороший человек, добрый и надежный, но несчастное танго доказало, что в первую очередь он – мужчина, и хуже того, никакой не гей, – факт, который Христина пыталась игнорировать, как могла.
Когда Макс убежал за фруктами, она стала вспоминать их предыдущие встречи и поняла, что не видела его мужского интереса только потому, что не хотела замечать. Модель «обеспокоенные родственники поддерживают друг друга в беде» оказалась насквозь ложной, и поддерживать ее дальше было бы непорядочно по отношению к Максу. Христина стала избегать с ним встреч, слава богу, состояние Мамсика уже не требовало объединения их усилий, и надеялась, что Макс переключится на какой-нибудь другой объект.
Но в те моменты, когда они все же сталкивались дома у Анны Спиридоновны, Христина видела, что он все еще думает о ней, и у нее самой сердце сжималось то ли от страха, то ли от какого-то непонятного чувства. Наверное, что-то похожее испытывает человек перед первым прыжком с парашютом, думала она.
Мамсик почти выздоровела, и очень скоро наступит время, когда ее визиты станут выглядеть не заботой, а назойливостью. Все вернется на круги своя, переписка в «Вконтакте» редко-редко будет разбавляться приглашениями в гости, и они с Максом больше никогда не встретятся. Не пойдут искать границу дождя вместе, и если Христина когда-нибудь увидит ее, то увидит одна и не сможет рассказать Максу.
Христина рано осиротела. Родители погибли, когда девочке было два года, и она осталась на попечении тетки, сестры матери. Христина сто лет не была нужна этой женщине, но за ней оставалась половина квартиры, и тетка не хотела выпускать жилплощадь из рук. Христина не любила вспоминать первые годы жизни, наполненные тоской и чувством собственной ненужности. Тетка не была к ней жестока, не била, но даже не пыталась проявить к девочке хоть капельку интереса. Нужно было слушаться, работать по дому и всячески угождать тетке, иначе та обещала сдать Христину в детдом, девочка верила, что она выполнит свою угрозу, страшно боялась этого и была тише воды ниже травы.
Когда она выросла, тетка решила выдать ее замуж. Видимо, опасалась, что девушка приведет в дом не пойми кого или, еще хуже, потребует разменять квартиру. Она нашла Христине жениха, приходившегося дальней, но не кровной родней. Брата жены двоюродного брата ее матери. Степень родства вполне допускала любовные отношения.
Красивый парень понравился Христине, и вообще это было такое приятное и новое ощущение, что она может быть кому-то интересной. В общем, девушка очертя голову кинулась в эти отношения. Сначала все было романтично и красиво, неопытная Христина не понимала, что для настоящих чувств это слишком романтично и слишком красиво, принимая за чистую монету и цветы со стихотворными записками, и прогулки под луной с коленопреклоненными признаниями, и футболку со своим портретом.
Под действием, как она думала, волшебных сил любви серая мышь Христина преобразилась и стала ловить на себе заинтересованные взгляды сокурсников и даже некоторых преподавателей, но оставалась неприступна, храня верность своему трепетному ухажеру. Ей бы насторожиться, что жених довольствовался неистовой романтикой и ни разу не потянул ее в постель до свадьбы, но Христина принимала все как должное: первая брачная ночь должна быть первой во всех смыслах этого слова!
Теперь она понимала, что все эти ухищрения и уловки могли провести только такую неопытную дурочку, травмированную несчастным детством, как она. Будь рядом с ней зрелая женщина, жених был бы разоблачен в одну секунду, но единственная зрелая женщина, которой Христина более или менее доверяла, играла на стороне парня, всячески убеждая девушку, что лучшей кандидатуры в мужья ей в жизни не сыскать. Мол, тебе и так несказанно повезло, что на тебя, дуру такую, позарились, сейчас откажешь, потом всю жизнь будешь локти кусать, в девках сидючи!
Потом Христина узнала, что «на высшем уровне» был заключен договор: тетка устраивает брак и за это получает в безраздельное пользование домик за городом, который иначе пришлось бы делить между родственниками. Ну а парню покорная и забитая девушка с собственным жильем подходила как нельзя лучше.
Свадебная церемония была очень красивой. В роскошном белом платье с фатой Христина чувствовала себя на седьмом небе и, поднявшись с мужем в номер гостиницы, предвкушала настоящее волшебство, а через минуту хотела умереть от стыда и боли.
Она плакала, но муж ударил ее по лицу и равнодушно сказал: «Заткнись, дура!»
И она заткнулась на долгих пять лет…
Никто не знал, с каким страхом она ждет ночи, ложась в супружескую постель, словно на дыбу, как цепенеет и леденеет ее тело при одной только мысли об акте любви.
Так оно и должно быть, первый раз всегда больно, думала она сначала. Потом думала, что нужно привыкнуть, везде писали, что сексуальность женщины раскрывается не сразу, и она некоторое время пребывала в убеждении, что это не ее муж жестокое животное, а просто еще не раскрылась ее собственная сексуальность.