Путеводитель по англичанам - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Бойл cтр.№ 12

В одних местах живые изгороди остались на месте исчезнувших лесов, в других их высаживали специально, чтобы обеспечить защиту для дорог, которые, по выражению Г. К. Честертона, кружат и петляют, как проторивший их английский пьянчуга. Изгороди по-прежнему стоят вокруг общинных земель и полей, охраняя урожай жителей окрестных деревень или (по крайней мере, в Кенте) защищая посадки хмеля от ветра. В наши дни они также служат пристанищем для птиц и насекомых, играющих важную роль в сельском хозяйстве и сохранении местной экосистемы. И конечно, они превращают поля в подобие лоскутного одеяла, разглядывая которое можно представить себе процесс огораживания общинных земель.

Если вы свалитесь на Землю из космоса, главным признаком, по которому вы поймете, что попали в Англию, будут живые изгороди. Они придают сельской местности неповторимый, легко узнаваемый облик. Даже если мы никогда не выиграем международный турнир по крикету, писал поэт Эдмунд Бланден в 1935 году, «у нас останутся лучшие в мире живые изгороди».

Несомненно, он прав. Англичане — склонный к ностальгии народ. Их психика поделена на части зелеными изгородями, определяющими границы их жизни и отношений. Они испытывают нежную привязанность к живым изгородям и искренне скорбят, когда эпидемии и вредители уничтожают старые деревья. В 1970-х годах они оплакивали исчезающие вязы, так же как Хопкинс оплакивал свои тополя. Они будут оплакивать дубы. Но по какой-то причине (и это тоже свойство английского характера) они ничего не делают, чтобы исправить положение.

Растения для живых изгородей:

Падуб

Ольха

Ива

Вяз

Орешник

Клен

Крушина

Дикая яблоня

Бузина

Кизил

Калина обыкновенная

Бирючина

Калина ольхолистная

Ежевика

Тамариск

Фуксия

Шиповник собачий

Шиповник колючейший

Шиповник красно-бурый

Ракита

Терновник

Довольно сложно симпатизировать Генриху V из шекспировских пьес, где он изображен как король и ранее как расчетливый принц Хэл (в двух пьесах, посвященных его отцу), да и вообще непросто его любить после того, как он, став королем, перебил цвет французского дворянства при Азенкуре. Хотя за речь в духе «Криспинова дня» и другие моменты, полные героизма и очарования (и вообще за «облик Генриха в ночи» [6] , как это назвал Шекспир), можно простить многое. И все же в поступках этого человека прослеживается неприятная расчетливость.

Несмотря на благотворную внутреннюю политику Генриха V, восстановление в правах опальных дворян и в целом доброжелательное отношение к людям, он не просто проигнорировал бедного сэра Джона Фальстафа в день своей коронации, заявив, что не знает этого старика (пьеса «Генрих IV»). Человек, послуживший прототипом шекспировского Фальстафа, предводитель лоллардов сэр Джон Олдкасл был сожжен на костре между Оксфорд-стрит и Тотенхэм-Корт-роуд, на том месте, где сейчас высится небоскреб Centre Point. Предположительно именно публичная казнь Олдкасла навлекла на это место проклятие, по вине которого небоскреб так и не был до конца заселен. Впрочем, не будем суеверными.

Несомненно, Шекспир вложил в текст свое личное отношение к Генриху. В красках описав великую битву при Азенкуре, победу над французами и свадьбу с прекрасной Екатериной Валуа, он заканчивает пьесу «Генрих V» кратким эпилогом, где говорится, что король умер молодым, оставив престол Англии и Франции своему младенцу-сыну, и что «за власть боролись многие при нем, / Отпала Франция в разрухе дикой».

Возможно, кто-то разглядит в фигуре Генриха отблеск легендарной славы короля Артура. Генрих стоял в одном шаге от величайшего исторического свершения, создав все условия для объединения Франции и Англии (второй такой случай имел место только в 1940 году), однако не успел это сделать: в 1422 году во время военного похода он скоропостижно скончался. Недавно были обнаружены его внутренности, захороненные на месте смерти в сундуке. Они все так же дурно пахли.

В истории рождения Генриха имеются некоторые неясности. Никто не записал дату его появления на свет, поскольку он не должен был стать ни наследником, ни тем более королем: он ведь был Генрихом Монмутским, а значит, не английским, а валлийским лордом. В шекспировской пьесе Генрих признается, что иногда украшает себя пучком порея в память о победе, и добавляет: «Ведь я уэлец, добрый мой земляк». Что и требовалось доказать.

Однако не будем слишком строго судить Генриха ни за его странную прическу, похожую не то на горшок, не то на пудинг, ни за его незавидное место в анналах истории. Он по-прежнему служит для англичан примером в тех делах, где требуются дерзость и отвага, особенно когда шансы неравны — как при Азенкуре, где французов было гораздо больше, чем англичан. К тому же этот король вдохновил Шекспира на прекрасную пьесу.

Фильм 1944 года, в котором Генриха V сыграл Лоуренс Оливье (а в массовке снимались военнослужащие ирландской армии, причем тем, кто приезжал на съемочную площадку на своих лошадях, платили больше), вызвал в английской культуре яркий всплеск, а у публики — душевный подъем. Успеху фильма немало способствовало то, что его выход совпал с «Днем Д» — высадкой десанта союзников в Нормандии; сыграла свою роль и классическая музыка Уильяма Уолтона. Все это помогло воодушевить измотанную войной нацию и вызвало к жизни колоритный английский дух, сохранившийся до наших дней.

И может быть, среди нас все еще есть те, кто готов от чистого сердца подписаться под словами: «И проклянут свою судьбу дворяне, / Что в этот день не с нами, а в кровати: / Язык прикусят, лишь заговорит / Соратник наш в бою в Криспинов день».

Стоите, вижу, вы, как своры гончих,

На травлю рвущиеся. Поднят зверь.

С отвагой в сердце риньтесь в бой, крича:

«Господь за Гарри и святой Георг!»

Речь Генриха V перед атакой на Гарфлер

«Останься мы в живых, я мог бы рассказать о смелости, стойкости и отваге моих товарищей немало историй, которые тронули бы сердце каждого англичанина. Эти отрывочные записки и наши мертвые тела расскажут все за нас, но конечно, конечно же я уверен, что у такой великой и богатой страны, как Англия, достанет средств позаботиться о наших близких».

Так звучит знаменитая последняя запись из дневника капитана Роберта Фолкона Скотта, найденного подле его обледеневшего тела. В каком-то смысле эти слова служат прекрасной иллюстрацией одержимости англичан героическим поражением. Руаль Амундсен опередил Скотта, первым достигнув Южного полюса, Эрнест Шеклтон сумел спасти своих людей и доставить их всех живыми обратно в Англию после того, как их судно, зажатое льдами, затонуло у берегов Антарктики. Однако ближе всего англичанам оказался именно Скотт, которому не удалось сделать ни того ни другого.