Рассечение Стоуна - читать онлайн книгу. Автор: Абрахам Вергезе cтр.№ 106

— Хочет, чтобы кислород дали другому раненому, — пояснил Тумсги.

К Соломону в операционную я вошел, когда пациента снимали со стола. Грудь его не двигалась. Секунд пять все молчали. Одна из женщин, сдерживая рыдания, опустилась на колени и закрыла лицо руками.

— Ничего нельзя было сделать, — тихо произнес Соломон. — Разрыв печени. Я попробовал наложить матрацный шов, но у него оказалась повреждена нижняя полая вена, и кровотечение не останавливалось. Чтобы ее заштопать, надо было ее пережать, а это убило бы его. Помнишь, профессор Асрат говаривал, что при повреждениях полой вены за печенью хирург видит Бога? Раньше я не понимал его. Теперь понимаю.

Следующим был пациент с ранением в живот. Соломон деловито ковырялся в кровавом месиве. Извлек тонкую кишку, определил места перфорации, зашил. Удалил разорванную селезенку. На сигмовидной кишке имелся рваный разрыв. Он вырезал поврежденный участок и подвел оба открытых конца к брюшной стенке, формируя двуствольную колостому. Мы тщательно промыли брюшную полость, вставили дренаж, пересчитали тампоны. Операционное поле обрело благопристойный вид. Будто прочитав мои мысли, Соломон показал мне свои руки с узловатыми пальцами:

— Я хотел пойти в психиатры. — И он улыбнулся — единственный раз за день.

Мы провели пять ампутаций, две трепанации черепа. В качестве инструмента использовали усовершенствованную плотницкую дрель. В первом случае наши усилия были вознаграждены, кровь вылилась из-под твердой мозговой оболочки, где скопилась, давя на мозг. Второй пациент агонизировал, остановившиеся зрачки были расширены, трепанация не дала ничего. Кровь излилась глубоко в мозг.

Через два дня я распрощался с Соломоном. Под глазами у него были темные круги, казалось, он едва стоит на ногах.

— Счастливого пути и удачи, — сказал мне Соломон. — Это не твоя война. Будь я на твоем месте, я бы тоже уехал. Поведай миру о нас.

Это не твоя война.

Я шагал к границе в сопровождении двух проводников, а слова эти все звучали в голове. Что Соломон имел в виду? Неужели он считал, что я на стороне захватчиков? Конечно, нет. Просто в его глазах я был эмигрант, чужак, которому не за что сражаться в этой войне. Несмотря на то что мы с Генет родились в одном месте, что амхарский был для меня как родной, что мы с ним учились на одном факультете, для Соломона я остался фаранги — иностранцем.

Мы пересекли суданскую границу на закате дня. На автобусе я доехал до Порт-Судана, затем самолетом перелетел в Хартум, откуда позвонил по номеру, который мне дал Адид. Так Хема узнала, что я добрался благополучно. Два дня в изнемогающем от жары Хартуме тянулись как два года. Наконец я сел в самолет, вылетающий в Кению.

Эли Харрис, благотворитель, представляющий Хьюстонскую церковь, многолетний благодетель Миссии, обо всем договорился по телеграфу. В Найроби меня приютила небольшая клиника. Работать в амбулатории пришлось под перевод, как мне показалось, весьма несовершенный. В свободное время я усиленно готовился к экзаменам, которые мне надо было сдать, чтобы начать в Америке последипломную стажировку.

Найроби был городом-садом и в этом отношении походил на Аддис-Абебу. Правда, размах и масштаб Найроби были поскромнее. Годы британского правления оставили свой след, и, хотя Кения обрела независимость, здесь осталось жить много британцев. Индусов тоже было не счесть, некоторые кварталы Найроби больше напоминали Бароду или Ахмадабад: в лавках — сари, в воздухе — аромат масалы [87] , говорят только на языке гуджарати [88] .

Поначалу я заглядывал по вечерам в бары — разогнать тоску, послушать музыку Бразильские и конголезские джазовые ритмы поднимали настроение, внушали оптимизм, но когда, накачавшись пивом, я возвращался к себе в комнату, меланхолия просто одолевала. Но кенийская культура не произвела на меня глубокого впечатления. Я сам был тому виной. Что-то меня отталкивало. Томас Стоун бежал в Найроби из Эфиопии, пытаясь укрыться от демонов. У меня были свои причины.

Я звонил Хеме каждый вторник, всякий раз иному приятелю. По ее словам, положение ничуть не улучшалось. Вернувшись, я бы оказался в опасности.

Так что я перестал посещать злачные места и каждую свободную минуту отдавал занятиям. Через два месяца я сдал экзамены на соответствие американским медицинским стандартам и немедленно обратился в посольство США за визой. Без помощи Харриса и тут не обошлось.

Оправдание у меня было такое: если моя страна готова подвергнуть меня пыткам по одному лишь подозрению, если я как врач ей не нужен, я отрекаюсь от моей страны. Но, говоря по правде, к тому времени я уже сознавал, что не вернусь в Эфиопию, даже если ситуация там кардинально улучшится.

Мне хотелось вырваться из Африки.

Я даже начал думать, что в конечном счете Генет оказала мне услугу.

Мужчина каждый должен выбирать:

Жизнь совершенная или труды.

И если выбор за вторым, не стоит ждать

Обители, мерцающей из темноты.

Уильям Йейтс, Выбор

«Боинг-707» «Восточноафриканских Авиалиний», уносящий меня из Найроби, пилотировал капитан Гетаче Селассие — ничего общего с императором. Спокойный голос капитана я слышал в течение короткой ночи дважды. Благодаря своей работе он находился ближе к Богу, чем самый высокопоставленный священник. Он был первый из трех командиров воздушных судов, пронесших меня через девять часовых поясов.

Рим.

Лондон.

Нью-Йорк.

Ритуал иммиграции и досмотра багажа в аэропорту имени Кеннеди промелькнул так быстро, словно его и вовсе не было. Где вооруженные солдаты? Где собаки? Где длинные очереди? Где обыски? Где столы, на которые вываливается содержимое чемоданов? Я прошел по облицованным мрамором коридорам, проехался вверх-вниз на эскалаторах и очутился в похожей на гигантскую пещеру зоне приема, полупустой, несмотря на прибытие двух рейсов сразу. С места на место нас никто не перегонял.