Искусство покоя. Захватывающие приключения в полной неподвижности - читать онлайн книгу. Автор: Пико Айер cтр.№ 4

Это превращение и легло в основу его эпического романа “В поисках утраченного времени”. Мы бросаем взгляд на незнакомца на улице, и контакт длится лишь мгновение. Однако, вернувшись домой, мы думаем об этом человеке снова и снова, пытаемся понять, что значил тот его взгляд, фантазируем и выстраиваем вокруг него воображаемое общее будущее. Мимолетное переживание порождает целую жизнь внутри нас. Более того, оно создает историю наших жизней.

Другой мой верный компаньон в Японии – тот же, что сопровождал меня в те времена, когда я, еще подросток, добирался из Дхармасалы в Боготу, чтобы оттуда отправиться на Барбадос, тот самый странствующий трубадур, на дебютном альбоме которого целых четыре песни были закручены вокруг слова “путешествие”. В самой первой песне, которую Леонард Коэн исполнил публично, некий человек вытаскивает старое расписание поездов, а дорога “вьется, словно дым, над его плечом”. В одном из самых трогательных номеров с этой пластинки он прощается с женщиной, потому что “пришло ему время побродить”.

Леонард Коэн стал поэтом-лауреатом всех тех, кто вечно в дороге; “цыганенком”, который отказывается прилепиться надолго к одному и тому же месту, остепениться, оправдывать те ожидания, которые мы зачем-то на него возлагаем. Однако, подобно столь многим странникам, он, похоже, всегда знал, что передвижение в пространстве есть лишь способ продвинуться в глубину (“Теперь я знаю, отчего многие мужчины останавливались и рыдали, – пишет он в одном из своих ранних стихотворений, – на полпути между любовью брошенной и еще не найденной. И гадали, приведет ли дорога их куда-нибудь”).

Всякий раз, когда он выражал свои чувства наиболее искренне, он признавал, что его главные путешествия – путешествия внутрь собственной души. “Мне так было нужно, чтобы у меня не было ничего, к чему можно прикоснуться, – поет он в одной из своих песен о поездке в буддистский центр. – Я всегда был до этого жаден”.

* * *

Иные отправляются в Нигде, даже если у них есть все причины едва ли не постоянно вести активный образ жизни. Спустя почти десять лет после моего первого визита в Маунт-Болди, где я увидел Леонарда Коэна в пустом зале для медитаций на вершины горы, я неожиданно наткнулся на еще одного скитальца – на этот раз в Цюрихе. Это было на “Халленштадионе” – арене на 13 000 человек, где еще недавно зажигала Бритни Спирс, а сегодня Далай-лама XIV, о мировом турне которого я писал, читал сложную лекцию о практике Бодхисаттвы, объясняя, почему некоторые люди, достигшие нирваны (“угасания” в переводе с санскрита), все-таки предпочитают вернуться в мир и помогать тем, кто в нем остался. Я был здесь, поскольку писал репортаж о мировом лекционном турне далай-ламы.

Даже многие из англоязычных слушателей (причем буддистов, в отличие от меня) предпочитали, если у них получалось, следить за сложным ходом философской мысли по-французски, потому что слова далай-ламы с необычайной прозрачностью передавал его французский переводчик. Переводчика звали Матье Рикар. Он защитил докторскую диссертацию по молекулярной биологии в Институте Пастера под руководством нобелевского лауреата Франсуа Жакоба. Отец Матье Жан-Франсуа Ревель был одним из самых влиятельных интеллектуалов Франции, долгое время он работал главным редактором журнала L’Express, а его мать Янеле Тумелен – известный художник-абстракционист. Когда Матье был еще ребенком, за столом его родителей сиживали Бунюэль, Стравинский и Картье-Брессон.

Но когда Матье Рикару исполнился 21 год, он отправился в Непал, и его так глубоко тронули проницательность некоторых тибетских лам и тихая радость, которую они излучали, что через пять лет Матье бросил свою многообещающую научную карьеру и удалился жить в тени Гималаев. Он выучил тибетский язык, надел монашескую рясу и больше десяти лет был послушником и ближайшим учеником тибетского учителя Дилго Кьенце Ринпоче. В середине 1990-х годов Жан-Франсуа Ревель прилетел в Непал и на протяжении десяти дней беседовал со своим ученым сыном, чтобы понять, почему тот (подобно Коэну) считает, что “упрощение своей жизни для извлечения ее сути есть самая благодарная цель из всех, к которым стоит стремиться”.

Книга “Монах и философ”, выросшая из этих бесед, разошлась во Франции почти полумиллионным тиражом, отчасти благодаря тому, что Матье говорил о буддистской “науке разума”, которую он теперь изучал, с идеальной картезианской ясностью и красноречием, которым, без сомнения, научился у отца. Никто из тех, кого я встречал раньше, не смог бы объяснить более доходчиво, что нельзя, полностью зациклившись на окружающем мире, рассчитывать обрести счастье: это все равно что сунуть руку в огонь и надеяться не обжечься.

Незадолго до нашего знакомства исследователи из университета штата Висконсин провели такой эксперимент: они прикрепляли по 256 электродов к головам сотен добровольцев, которым затем предстояло вытерпеть три с половиной часа обследования на магниторезонансном томографе. В ходе обследования фиксировались импульсы, свидетельствующие о частоте положительных эмоций (в более поздних фазах эксперимента изучались также степень эмпатии, способность контролировать собственные чувственные реакции и навык обработки информации). Матье был первым испытуемым. Балл, набранный им в ходе исследования положительных эмоций (0,45), настолько превосходил средний показатель (– 0,3), что ученые, изучившие многих людей, среди которых были как те, кто практиковал медитацию уже свыше 10 000 часов, так и те, кто никогда в жизни не медитировал, вынуждены были признать, что показатели первых буквально зашкаливали. При этом испытуемые были весьма похожи почти по всем аспектам повседневной жизни, кроме одного: кто-то из них регулярно практиковал неделание, а кто-то – нет.

К тому моменту, как мы познакомились с Матье в Цюрихе, 59-летнего француза, прямо-таки излучавшего благожелательность, добро и чистоту, то и дело называли “самым счастливым человеком на свете”. Он был вечно нарасхват: то объяснял на международном экономическом форуме в Давосе, как можно натренировать и развить чувство счастья, словно мускулатуру; то участвовал в Индии в научной конференции по исследованию материи и сознания, то работал синхронным переводчиком на лекциях и выступлениях далай-ламы в разных странах мира, то, следуя своим выстроенным за годы медитаций приоритетам, строил больницы, школы и мосты в Тибете. Вскоре после того, как мы узнали друг друга чуть лучше, я задал вопрос, с которым обращаюсь ко всем много путешествующим людям: как он справляется со сменой часовых поясов? Матье посмотрел на меня с удивлением. “Для меня полет – всего лишь недолгое уединение в небе, – ответил он наконец, и было понятно, что он слегка недоумевает: почему же не все люди относятся к этому точно так же? – Делать во время полета особенно нечего, так что это очень освобождает. Я не могу во время полета одновременно находиться в каком-то другом месте. Поэтому я просто смотрю на облака и на голубое небо. Все такое спокойное, но при этом все движется. Это очень красиво”. Облака и голубое небо – именно с помощью этих образов буддисты любят объяснять природу нашего сознания: даже если оно омрачено проплывающими облаками, голубое небо остается там же, где всегда, просто его сейчас закрывает временная преграда. Все, что вам нужно, это набраться терпения и ждать, пока синева не засияет снова.