Сон разума или иная реальность - читать онлайн книгу. Автор: О. Странник cтр.№ 2

Приди, задуй мою лампаду,

Мои мечты благослови…»

В письме А.С. Дельвигу Александр Сергеевич пишет:

«В объятиях Морфея

Беспечный дух лелея,

Позволь мне полениться…»

Иносказательно Морфей – сладкий сон, употребляется также в выражениях «в объятиях Морфея» – во время сна; «жрец Морфея» – любитель поспать.

От имени бога Морфея происходит название снотворного средства – «морфий». Существует мнение, что именно сам Бог Морфей, принимая разные человеческие формы (morphe и значит – форма, а аморфный – бесформенный), является людям во сне, причём Овидий в своих Метаморфозах (Превращениях) описывает не только Морфея, подражающего людям, но и его братьев. Ител-Фобетор (пугающий) принимает облик животных, Фантаз оборачивается явлениями природы и неодушевлёнными предметами. Отсюда такая инвариантность сновидений, текучесть и неопределённость. Морфей дремлет на прекрасном ложе в пещере, перед которой расстилается поле маков, по нему струится река забвения – Лета, берущая начала от родника в пещере Морфея.

НИКТА (НИКС, НЮКС, НЮКТА) (греч. ночь) – могущественная богиня, олицетворяющая ночь, чтимая самим Зевсом. Никта – дочь Хаоса, сестра Эреба, от которого у нее родились: Эфир, Гемера (День), Танатос (Смерть), Гипнос, Немесида, Мом, мойры, керы (эреннии) и другие (среди них: сновидения, старость, печаль, обман). В греческих трагедиях Никта изображалась летящей в колеснице в черной одежде, усеянной звездами. На фризе Пергамского алтаря Никта изображена молодой женщиной с шаром в руке. В вазовой живописи Никта часто изображалось с двумя младенцами – Танатосом и Гипносом – на руках.

ТАНАТОС (ТАНАТ, ФАНАТОС) – греческое божество, олицетворяющее смерть. Танатос – брат-близнец Гипноса, сын Никты (Ночи). Он обладает железным сердцем и ненавистен богам, он единственный из богов, не любящий даров. В греческих трагедиях изображался в темном плаще, с крыльями и разящим мечом. В Спарте изображался крылатым юношей с погашенным перевёрнутым факелом в руке. Недаром иногда говорят: сон – репетиция смерти или временная смерть, когда душа временно покидает тело. Именно поэтому древние китайцы считали очень опасным внезапно будить спящего человека – он рисковал проснуться без души.

«Оставив тело там, в печальном мире малом,

Оковы бытия душа превозмогла…

Свободная – она по свету кочевала,

Вратами сна на небо забрела.

В реальности иных, эфирных превращений

Душа готова все препоны претерпеть,

В азарте снов, в пространствах пробуждений

На кон поставить – что? Иметь иль не иметь?

Пока в долине снов не смолкнул колокольчик,

Свободно вьётся там серебряная нить.

Земных иллюзий век до срока не окончен,

Но странствия душа готова ль завершить?

И музыкою сфер воссоздан Провожатый,

Ведущий по путям сновидческой страны…

Не уходи, о Светлый дух крылатый,

Побудь со мной, пока продлятся сны…» 2005

И кто эти Провожатый и Светлый дух крылатый? Быть может, это Танатос или Морфей, покуда длятся сны, сопровождают и позволяют проснуться, пока не вышел срок. И, находясь в объятиях Морфея, человек как бы есть, и в тоже время, его как будто и нет. Тело его, несомненно, в нашей реальности, но где находится его разум и сознание? Почему и как, мы, оставаясь на месте, своим физическим телом, духом улетаем в неведомые миры, в некое пространство, переживаем странные чувства и принимаем образы, в жизни обычной нам не доступные? Что это – состояние временной смерти? Переход через некую границу? Тогда на хрупкой границе жизни и смерти – сон, но на границе яви и сна – миф.

Сон – миф или миф – сны. Что здесь более реально? Сновидения создают пространство, где нет тесноты и проблемы места. Образы снов проникают друг в друга, создавая множественности с неувеличивающейся плотностью. Пространство – не как некий объём, а нечто, вмещающее в себя сущее, или, может, мы называем его явью? Зададимся «праздным» вопросом: что оно есть – пространство?

Мы так привыкли к окружающей обыденности, что редко интересуемся этим вопросом. Тем не менее, в чем есть ее начало, основание, смысл, вкладываемый Творцом в этот феномен Бытия? «Из чего оно сделано»? Что разумели под этим древние? Пространство, как понимает его Учение, можно передать в трех словах: расстояние, созданное выбором. Можно представить это наглядно.

По ветви Дерева скользит Змий, намеревающийся соблазнить Еву. Еще мгновение, и вся Вселенная раскалывается. Теперь уже есть два Мира. Есть Мир, где предприятие Искусителя потерпело фиаско. Но есть и Мир (очень хорошо нам известный), где Змий восторжествовал.

Как они далеки один от другого, эти два Мира, не правда ли? Как Небо и Земля. Любопытно: когда мы хотим сказать, что не избираем такой-то вариант действий, часто прибегаем к словам: «я далек от этого». Описывая же выбор, который мы намерены совершить, можем употребить выражение: «я близок к тому, чтобы…» То и другое есть пространственная метафора. Выбирая, мы выбираем «между…». «Между» – это и есть Пространство.

Гермес Тримегист утверждал: «Что наверху, то и внизу. И снаружи то, что внутри». Так и по системе Гипербореев, известной на Земле до писаний Гермеса, как минимум, за двести веков, Пространство – это объективирование дистанции, которую ощущает Душа между двумя противоположными выборами.

Соблазнением Змием Евы, как известно, дело не кончилось. У неё и Адама родились дети: Каин и Авель. И вот уже тот же Змий, только теперь невидимый, подстрекает Каина совершить убийство. Вселенная вновь раскалывается. Теперь мы видим уже три Мира. Есть Мир, где Каин оказался стоек к искусу. Но есть и Мир… Так можно продолжать дальше. Однако и стеллаж размером с Солнечную систему едва ли вместит такую Библию. Скажем коротко. Вселенная представляет собой Океан Возможностей, или Океан Выборов, проявляемых нам в снах. Вот эти альтернативы, стремительно умножаясь и постоянно вновь помножаясь на собственное умножение, создают Пространство. Если добросовестно вообразить интенсивность процесса, развертывающегося, «помножаясь на собственное помноженное», становится неудивителен факт Большого Взрыва – рождения нашей Вселенной. Вектор намерения

Попытки дневной личности занять позицию учителя по отношению к сновиденческому «я» встречают оправданное сопротивление последнего. В этом сложность и парадокс ученичества на Пути Сновидений: кто кого учит? Если «я» дневной даю рекомендации дневному себе, то это только иллюзия обучения. Самое большее, что мы можем, это вести ни к чему не обязывающую беседу о снах.

Тела сновидений прислушиваются к ней, и это их молчаливое присутствие может помочь им как исполнить их собственные задачи, так и сформировать новые, возможно, согласующиеся с желаниями наших дневных «я», а возможно, и нет. От этого утрачивается смысл в иерархии учитель-ученик.

Мы все – ученики наших снов, и при этом мы все же обязаны сохранять если не доминирующее, то, во всяком случае, достойное, независимое положение. Можно сказать, что должен сохраняться паритет сил дневного и сновиденческого «я». Катастрофой является их конфронтация, целью – диалог и общий для обоих смысл осознания.