Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом - читать онлайн книгу. Автор: Крисанн Бреннан cтр.№ 62

По пути на юг я остановилась на две недели на полуострове Сан-Франциско. Я решила не жить у своего отца, поскольку его жена волновалась, что «ребенок описает мебель». И я остановилась у Берта и Бетти Вилдер, чьи дети, Дейв и Камилла, ходили в школу вместе со мной и моими сестрами. Стив приходил навещать меня и Лизу во время этой остановки в пути. Он привык к тому, что люди его не любят, и ухитрялся появляться, когда Вилдеры отлучались по делам, благодаря чему избегал их взглядов. Не то чтобы он обращал на это внимание; скорее меня больше беспокоило то обстоятельство, что он был так сильно нелюбим.

В тот день Стив предложил пойти вместе прогуляться, поэтому я подвязала Лизу к груди. Не успели мы отойти на пятьдесят шагов от парадной двери Вилдеров, как тело Стива затряслось. От стыда он свесил голову. Он был глубоко искренен. Он покосился на меня и сказал с тяжелым, тяжелым сердцем: «Мне очень жаль. Я вернусь, возня c Apple закончится, когда мне будет около тридцати. Мне очень, очень жаль». Обещание вернуться через шесть лет пронеслось сквозь мое тело, словно бурлящая река. Всем существом я хотела, чтобы он произнес данные слова. Впервые за долгое время я видела проявление искренности со стороны Стива. Это был первый пристойный ответ на события последнего года. Его признание усмирило меня и дало мне приток сил.

Однако через десять секунд и четыре шага на лице Стива появилась забавная ухмылка, и он начал рассказывать мне о цветущем дереве, на которое смотрел. Таков был резкий перепад его настроения, и я стала свидетелем его безумного умения показать товар лицом. Передо мной стоял вдохновенный маньяк. Я растерялась и смогла только сказать: «Стив, я жила в этом доме, ты понимаешь, я – жила – в – этом – доме. Я знаю, как выглядит это чертово дерево. Почему ты заводишь беседу на подобные темы?»

Его ответом стал лицемерный вздох.

Вся эта таинственная потеря памяти была крайне странна. Словно Стив изобрел себе состояние, в котором ему не требовалось беспокоить себя вопросами ответственности или реальности, словно забывчивость могла служить для него выходом из ситуации. Мне казалось, что это эксцентричное поведение было целиком и полностью связано с отсутствием взаимосвязи и неумением принимать во внимание существующий общий опыт, что делало его уникальным в своем роде. Его сентиментальность и вдохновение давали ему бесконтрольную подотчетность. Это был выход из положения. Отходя от оценок цветущего дерева индийской сирени, он, по сути, говорил мне, что мой опыт не имеет для него никакого значения, что я и Лиза не имеем никакого значения, что он не меняет свою точку зрения и что он ни перед кем не обязан отчитываться. В этом и было дело.

Кобун использовал те же методы. В один из вечеров тех двух недель, что я провела в области залива Сан-Франциско, прежде чем отправиться к сестре, мой отец и его жена вызвались поухаживать за ребенком, чтобы я смогла сходить в среду в зендо на вечернюю медитацию. Я не видела Кобуна с рождения Лизы, хотя он и позвонил на следующий день, чтобы поздравить. В тот вечер в зендо я в течение сорока минут практиковала сидячую медитацию, затем слушала лекцию и пила чай. Когда все закончилось, Кобун спросил, приду ли я на следующий ретрит через две недели. Я была в шоке. Кто оставит малышку пяти недель от роду, чтобы посидеть на медитационном ретрите? У него были маленькие дети дома – как вообще он мог подумать, что я оставлю новорожденную на семь дней? Мысли в голове заметались, у меня случилась небольшая одышка, однако я умудрилась сказать ему то, что напрашивалось: «Я должна заботиться о Лизе». Мое сердце словно сжалось от его предательства. Он не спросил меня, как обстоят дела у Лизы, словно этих девяти месяцев и не было. Понимал ли он, с кем говорит? Все было как в тех снах, где он мне являлся: там Кобун снисходительно и холодно улыбался, а мои глаза застилал туман. И вот наяву передо мной предстала изысканная эстетика туманной, покрытой облаками горной вершины. То было чистое, безупречное безразличие. После всего, что Кобун наобещал, в итоге оказалось, что от него не будет никакой помощи ни в каком виде – будь то деньги, присмотр за ребенком, еда, даже подарок для дочери, даже защита меня и Лизы перед Стивом.

Я думаю, правда состоит в том, что Кобун научил Стива избегать ответственности перед кем бы то ни было.

* * *

Лизе было примерно двенадцать лет, когда мы снова встретились с Кобуном. Это произошло в доме Стива в Вудсайде, куда мы вместе с ней ходили поплавать. С момента, когда Лизе исполнилось восемь лет и пока ей не стало тринадцать, у нас со Стивом сложился пристойный и удовлетворяющий обоих баланс в отношениях. Я держала дверь открытой, и когда Стива выгнали из Apple, ему удалось найти свой путь к любви к Лизе и вернуться к дружбе со мной. Отношения между нами никогда не были простыми, однако они иногда дарили приятные моменты. Мы вместе принимали участие в вечеринках по случаю дней рождений, основных праздниках, обедах и некоторых мероприятиях под эгидой NeXt. По большей части мы проводили время, словно были одной семьей, при этом в нашей жизни участвовали значимые люди.

Находясь в тот день в Вудсайде, я обнаружила, что Кобун переехал в дом Стива вместе со своей подружкой Стефани. Они прибыли из Таоса, Нью-Мексико, где, по словам Стефани, у них был один туалет на десятерых. В доме в Вудсайде скорее имелось десять туалетов на одного человека. Стив проживал в Пало-Альто в то время, и дом находился полностью в распоряжении Кобуна и Стефани. Они также о нем отчасти заботились.

Когда мы вышли из машины, Кобун шагал нам навстречу напрямик по огромной зеленой лужайке из большого сада за домом. На нем была его великолепная традиционная японская «повседневная» одежда. Меня всегда интересовало, как Кобун одевался, поскольку элегантности ему было не занимать. Его неформальной одеждой служила та, в которой он работал и отдыхал, и в тот день он также надел кожаные туфли. Обычно, когда я его видела, он носил свои формальные японские одежды и накрахмаленные белые носки с выемками между пальцами, чтобы его ноги идеально умещались в сандалиях. Я не сомневалась, что кожаные туфли были старыми, но много лет за ними следили и полировали. Кобун знал, как заботиться о вещах, и обладал богатым восприятием самих вещей. Деталь, которая мне очень нравилась и заставляла им восхищаться.

В тот солнечный день мы поприветствовали друг друга широкими улыбками. Общество Кобуна всегда приносило особые впечатления, и я была удивительно счастлива видеть его после всех этих лет. Стоя там, я сказала ему, что Лиза изучает японский язык. Я подумала, что он будет рад слышать это, поскольку у него была глубокая, неизменная любовь к своей стране и языку. Глаза Кобуна расширились при этих словах, он повернулся к моей дочери и сказал: «Поскольку ты способна разговаривать по-японски, ты можешь быть моей секретаршей». Кобун высказал это как надменное разрешение, как возможность служить почтенному наставнику. Но для меня прозвучало так, словно Вельзевул затаскивает мою дочь в свои сети. Я представила, что этот человек и его идеи будут воздействовать на Лизу, и пришла в ярость. Последствия были очевидны.

Лиза не будет ничьей секретаршей, и уж точно не этого парня! И даже не желая проявлять грубость по отношению к Кобуну (на самом деле я терпеть этого не могла), я не собиралась допускать, чтобы он отвел моей дочери место рядом с собой. Сделав большой шаг и встав между ними, я сказала: «Извини. Лиза стопроцентно никогда не будет твоей секретаршей». Я улыбалась, когда произносила эту фразу, но была абсолютно серьезна. Ни Лиза, ни Кобун не приняли во внимание мои слова, они просто закончили свою беседу так же мило, как она и началась, – словно я ничего и не сказала, словно я и не стояла в дурацком положении между ними. В свои двенадцать лет Лиза часто злилась на меня, что я ставлю ее в неудобное положение, однако на этот раз не произнесла ни слова.